Греция. Лето на острове Патмос - [19]

6. Деметра, женщина, которую Теологос недавно взял к себе на работу в таверну, будет и дальше выполнять свои обязанности, готовить и убирать за девяносто долларов в неделю.

Теологос сказал, что Стелиос и Варвара ждут не дождутся, когда мы наконец вернемся в наш маленький домик на холме. Они уже поставили еще одну кроватку для Сары и манеж для Мэтта. Он посмотрел на Даниэллу, ожидая слов благодарности. Вместо этого она спросила:

— А как же разрешение на работу?

Я давно уже замечал за женщинами такую черту характера. Вы строите планы, они молча ждут, и вот, когда вы уж сели в машину и готовы отправиться в путь, они произносят: «Погоди! А как же…»

— Что? — повернулся к ней я.

— Я просто тут подумала, — пояснила Даниэлла, — вдруг тебе нужно какое-нибудь официальное разрешение?

Я глянул на Теологоса. Казалось, на какой-то миг он тоже растерялся. Честно говоря, мысль о сложности подобного рода уже приходила мне в голову, но, поскольку никто о ней так и не завел речи, я от нее отмахнулся, решив, что раз об этой проблеме никто не говорит, значит, ее и вовсе не существует. А теперь оказалось, что мои надежды были напрасны. Можно ли мне вот так просто взять и открыть свое дело с греком, словно я и сам грек? Когда вы долго живете в иностранном государстве, особенно на таком крошечном островке, как Патмос, вы начинаете ощущать себя своим, и вам кажется, что у вас есть такие же права, как и у граждан этой страны. На самом деле так не получается. Никогда. Даже если вы американец.

Теологос даже глазом не моргнул.

— Нам не о чем волноваться, — ответил он, — все знают Томаса. Никто к нам приставать не будет.

— Ты уверен? — спросила Даниэлла. — А если полиция?..

Теологос улыбнулся моей жене с таким видом, словно перед ним сидела маленькая девочка:

— Я скажу им, что Томас мне помогает. Как друг другу. Именно это они и хотят услышать. Они нас оставят в покое.

Он был прав. Властям нужно было лишь оправдание, чтобы закрыть глаза на нарушение. Такое случалось сплошь и рядом. Я напомнил Даниэлле, что прошлым летом, когда я работал в ресторанчике в Ретимно, меня тоже никто не донимал.

— Все это так, — согласилась Даниэлла, — но ведь на этот раз вы будете компаньонами.

— Не беда, — ответил Теологос, — тебе не о чем беспокоиться.

Немного помолчав, Даниэлла пожала плечами, уступая. Потом она скажет мне: «Ты провел в Греции уже десять лет. Я думала, ты все сам прекрасно знаешь».

После подписания договора мы с Теологосом, чтобы отметить это событие, налили себе по стаканчику критской водки ракии. Мы выпили, после чего я повел его на кухню, чтобы показать обед, который я готовил. Это блюдо — чили кон карне, экзотичный дар мексиканской кухни, — я собирался включить в меню «Прекрасной Елены».

Теологос уставился в булькающее, источающее чудный аромат содержимое кастрюли, потом взял ложку, зачерпнул и извлек фасолину.

— Вы это едите? — спросил он.

— Конечно. А что?

— Мы — нет.

— Но… но ведь у вас на рынке продается фасоль! — возразил я. — Целыми мешками!

— Естественно, — улыбнулся Теологос.

— Так в чем же дело?

— Это для животных. Если это станет есть человек, он заболеет.

— В Америке у нас никто от этого не болеет, — возразил я так, словно мои слова могли изменить отношение греков к фасоли.

— Ну… — пожал плечами Теологос и кинул фасолину обратно в кастрюлю.

Рассовав сто пятьдесят тысяч драхм тысячными купюрами по топорщащимся карманам, Теологос уговорил нас пойти с ним пообедать. Мы отправились в изящный венецианский порт Ретимно, зашли в один из ресторанчиков и устроили себе пир, заказав жаренную на гриле кефаль, средиземноморскую рыбу кремового цвета, называвшуюся здесь барбуни. Такое мы сейчас редко себе позволяли. К рыбе мы заказали закуску из резаного салата ромэн, зеленого лука, ломтиков сыра фета, а также побольше белого критского вина из Ираклиона. К тому моменту, когда мы закончили, окна таверны успели запотеть от исходившего от нас жара. Сытые и очень довольные (по крайней мере я с Теологосом), мы закончили обед крепким кофе по-гречески.

Через час Теологос отбыл в Ираклион по делам, завершив которые он собирался переночевать у родственников, а на следующий вечер отправиться в долгий путь домой, на Патмос.

Мне казалось, что все идет как нельзя лучше. Судьба была к нам милостива — об этом свидетельствовало и то, что, после того как мы перебрались с Патмоса на Крит, Теологос, сам являвшийся потомком критян, приехал к нам, чтобы заключить сделку.

История весьма плодотворных связей Крита и Патмоса насчитывала девятьсот лет. Дело не ограничилось тем, что именно рабочие с Крита, невзирая на ужасные лишения, воздвигли на Патмосе знаменитый монастырь. Они заставили сурового византийского монаха Христодулоса, привезшего их на Патмос, отменить эдикт, «ограждавший сию кузницу добродетелей» от присутствия женщин. Именно благодаря отмене этого эдикта на Патмосе появились миряне. Несколько позже именно благодаря врожденной проницательности критян и возник торговый флот, сказочно обогативший остров.

Это было наследием Теологоса, в подлинности которого не оставляла никаких сомнений копна русых волос на голове его сына Ламброса. Он был не только потомком поселенцев с Крита, но и наследником независимого, гордого народа сфакийцев, до сих пор проживающих в юго-западной части острова. Многие из них блондины, как и их предки, дорийцы, завоевавшие Грецию за тысячу лет до Христа и некогда являвшиеся самыми отчаянными грабителями и разбойниками, — и это на острове, который вообще славен подобными личностями. Однако, как и все горцы от вьетнамцев-монтаньяров до сицилийцев, они истово преданны чужакам, которых считают друзьями.