Греческое сокровище - [153]

— Они боятся, что я украду что-нибудь, — жаловался он Софье. — Если бы у меня было такое желание, я без труда сделал бы это в Микенах.

— Все потому, что мы тайно вывезли сокровища Приама из Турции, — сетовала Софья. — Они этого не забудут.

Софья давно заметила, что хорошее без худого не бывает. На радость Генри. Археологическое общество отправило Стаматакиса в Микены разведать места будущих раскопок и построить на акрополе помещение и я охраны, однако в отсутствие эфора фотографировать позволили только керамику, бронзу и каменные изделия.

20 января Генри получил телеграмму от лейтенанта Дросиноса, которого послал в Микены снять дополнительные планы. Дросинос был уверен, что наткнулся еще на одну могилу за кольцевой стеной агоры. Он просил Генри немедленно приехать в Микены.

— Это невозможно, — воскликнул Генри, — я не могу бросить все и уехать!

26 января король Георг и королева Ольга в сопровождении герцога и герцогини Эдинбургских посетили хранилище Национального банка. Генри извлек самые красивые маски и диадемы. Августейшие гости были в восторге. А вечером пришла телеграмма: эфор Стаматакис раскопал могилу, о которой телеграфировал лейтенант Дросинос, и нашел золотой клад: четыре вазы с изображением собачьей морды, сосуды, перстни с чеканными пальмовыми листьями и роскошно одетыми женщинами, бычьи головы, ожерелья.

Лицо Генри посерело. Его бросило в дрожь. С трудом сделав несколько шагов, он упал в кресло.

— Как я мог это допустить? — простонал он, спрятав лицо в ладонях. — Надо было сразу же ехать в Микены. Пусть кто угодно нашел бы шестую могилу—только не Стаматакис. Микены — наши. А теперь мы должны делить их с этим…

Софья пыталась найти слова утешения:

— Дорогой, ты преувеличиваешь. Микены действительно наши. Открытие Львиных ворот, сокровищница, царские могилы— это все наше. Твоя книга станет доказательством этому.

Вскинув голову, он посмотрел на нее лихорадочно воспаленными глазами. Казалось, он постарел на двадцать лет.

— И раньше было трудно с ним, а теперь будет совсем невыносимо.

— Одного он не сможет сделать! — воскликнула Софья. — Опубликовать сообщение о своих находках. Твой контракт дает тебе исключительное право распоряжаться микенскими находками.

Тик, перекосивший на левую сторону его лицо, унялся.

— Да, мы можем запретить ему обнародовать свои находки, но и он может не позволить нам дать их описание в книге. Какой я идиот! Был в двух шагах от этого клада — это же рядом с циклопическим зданием, которое я раскопал за стенами круглого кладбища. Почему я не копнул чуть дальше?! — Эррикаки, перестань казнить себя.

Когда Генри ушел, она уже не в силах была ни о чем думать. Она чувствовала, что не находит себе места. Впервые за последние два года ее скрутила боль в животе.

Несколько дней спустя пришло письмо от Дросиноса с подробным отчетом. Он приехал в Микены 20 января и, снимая планы, углядел за оградой могильного круга площадку, схожую с обнаруженными прежде могилами. Он предупредил караульного Панопулоса никого не подпускать близко и поехал дать Генри телеграмму. Вернувшись в Нафплион, он встретил там ожидавшего его Стаматакиса и рассказал о телеграмме и отданном караульному распоряжении. Стаматакис поспешил в Микены и раскопал площадку. Копию своего письма лейтенант Дросинос послал в газету «Стоя».

В конце января, в тот самый день, когда письмо Дросиноса появилось в газете «Стоя», Стаматакис вернулся в Афины и поместил новый клад в хранилище Национального банка. Взбешенный письмом Дросиноса, он написал опровержение, которое было опубликовано 21 февраля в «Эфимерисе».

Придя к Дросиносу посмотреть снятые им планы, утверждал Стаматакис, он услышал от него, что снаружи могильного круга, кажется, есть еще могила, Стаматакис объяснил Дросиносу, что с внешней стороны могил быть не может. На том разговор и кончился. Никакой площадки Дросинос ему не показывал. Клад он обнаружил в развалинах дома, а не в могиле, там были только кости животных. Находка золотого клада всецело его заслуга.

Генри и Софья следили за этой газетной перепалкой. 7 февраля Дросинос опубликовал новую статью, в которой решительно утверждал, что в опровержении Стаматакиса нет ни слова правды. Спустя два дня Стаматакис огрызнулся через газету: «Дросинос ничего мне не показывал. Он написал статью* чтобы угодить господину Шлиману, который ему за это платит. Генри Шлиман боится, что мои недавние открытия опишет кто-нибудь другой, он желает поместить их в своей книге, которая принесет ему огромные барыши».

Археологическое общество и сослуживцы Стаматакиса поверили его заявлению. Лейтенанту Дросиносу пришлось нелегко. Выяснилось, что он поехал в Микены по поручению Генри, не испросив разрешения у своего начальства. Его понизили в звании и оштрафовали в размере месячного жалованья.

— Я добьюсь, чтобы это суровое наказание отменили. — заявил Генри. — В конце концов, по службе он не был занят и мог распоряжаться своим временем, как хотел.

— Все наши помощники попадают в беду, — с горечью заметила Софья.

Генри стоило немалых усилий добиться смягчения участи Дросиноса; он обращался и к министру просвещения, и к членам Археологического общества—словом, ко всем, кто имел доступ в правительственные сферы. И он не зря хлопотал: Дросиносу вернули звание, но штраф не отменили. Генри компенсировал ему эту потерю.