Гребень Клеопатры - [26]

Фредерика удивило ее спокойствие. Он и не ожидал такой рассудительности от подруги. Сам он ужасно нервничал, когда снова заговорил:

— Если я понял правильно, Эльса задушила мужа подушкой. Заставила замолчать навсегда. Есть в этом нечто символичное, ведь столько лет его слова причиняли ей боль. Чего мы не знаем, так это защищался ли он? Нет ли на теле следов борьбы? На теле Эльсы, естественно. Установят ли врачи истинную причину смерти?

— Не знаю. Но мы должны это выяснить, — сквозь слезы сказала Анна. Она нервно теребила прядь волос. — Я часто бывала с папой в больнице, так что знаю многих врачей и могу их расспросить. Сошлюсь на то, что у меня старый отец и я хотела бы знать, что с ним произойдет в последние минуты жизни.

Фредерик чувствовал, как нелегко Анне дались эти слова. Словно она ожидала наказания Божия. Ведь она наверняка больше всего на свете боится, что ее отец умрет дома один, когда никого не будет рядом.

Он попытался успокоить ее:

— Эльса сказала, что купит пирожных, пойдет домой и будет на кухне пить чай. Она собирается сидеть за чашкой чая с пирожными и читать книгу или смотреть в окно часа два в полной тишине. Так ведь она сказала? Неужели человек, только что совершивший убийство, может сохранять такое самообладание? Вам это не кажется странным, особенно учитывая, с какой радостью она это сказала?

Анна и Мари ничего не ответили. Может быть, Эльса таким образом хотела отпраздновать свое освобождение. Да, она открыла дверь клетки не самым лучшим способом, но ведь она это сделала. Теперь у нее появилось время для самой себя. Она может потратить его на детей и внуков или на путешествия. И ей больше не придется дрожать от страха по ночам.

Фредерику пришла в голову запоздалая мысль:

— А может, он вообще умер естественной смертью! — воскликнул он. — Эльса просто сбила нас с толку. Кто знает, что там ей привиделось в ночи! Наверняка врачи скажут, что ее муж умер в результате второго инфаркта. Он слишком много пил и глотал лекарства без разбору… старый и больной человек… ему недолго оставалось жить. Да, Эльса приходила к нам и просила убить своего мужа. Но мы будем отрицать этот факт. Без сомнения, у него случился инфаркт. Может, он заподозрил, что жена собирается его оставить, и сердце не выдержало. Такое случается. А все эти подушки и ангелы смерти… Эльсе вполне могли привидеться. Она не похожа на убийцу.

Мари вздохнула.

— Думаю, ты прав, — сказала она. — Конечно, ты прав. Какие же мы идиоты! Тут же решили, что это убийство! Думаю, нам надо затаиться на пару дней и ничего не предпринимать. Посмотрим, как будут развиваться события. Анна пусть все осторожно разузнает в больнице. Но я согласна с тобой, Фредерик. Ханс Карлстен наверняка скончался от старости или от инфаркта, и мы тут не при чем. Невозможно предвидеть все.

Анна кивнула. Какое-то время они сидели молча, потом Мари, извинившись, вышла. Анна и Фредерик достали чертежи новой виллы за городом, которую им предстояло обустраивать, и сосредоточились на работе. Через час к ним присоединилась Мари. Все имеют право отдохнуть, подумал Фредерик, вспоминая Эльсу.

Через несколько часов он сидел в «Фата-моргане» и слушал, как Миранда поет: «Raus mit den Männern aus dem Reichstag, und raus mit den Männern aus dem Landtag, und raus mit den Männern aus dem Herrenhaus, wir machen draus ein Frauenhaus!».[5]

Было странно слышать в ночном клубе песню о том, что мужчин надо вышвырнуть из правительства и поставить женщин на все ведущие посты в стране. Еще более странным было то, что песня написана в период между двумя мировыми войнами, которые развязали именно мужчины. Теперь и у Фредерика была своя война. Нет, никогда ему не понять этих загадочных женщин. Может, было бы к лучшему, если бы они получили власть в стране, чтобы направлять свою энергию на политику, а не на убийство мирно спящих мужей. Опять он об убийстве… Они же решили, что это был инфаркт. «Инфаркт», — снова и снова повторял он, пытаясь убедить себя в том, что это правда. Должно быть правдой.

Первое, на что обратила внимание Миранда, когда услышала его рассказ, — это на то, что никто из них троих не упомянул о гонораре.

Ее номер вызвал шквал аплодисментов. Зал был полон, но Фредерику удалось найти укромное местечко. Он не хотел, чтобы Миранда видела его, когда поет, достаточно того, что она ощущала его присутствие, знала, что он в зале и слушает ее.

Окончив выступление, Миранда поблагодарила публику, спустилась со сцены, пробралась между столиков, улыбаясь посетителям, и подсела к Фредерику. На ней было узкое красное платье, черный парик, волосы подобраны кверху, и только несколько локонов свободно падали на шею. Она откинулась на спинку стула, достала золотистый портсигар и вынула оттуда черную сигариллу. Фредерик, словно зачарованный, наблюдал, как она зажигает сигариллу и выпускает аккуратное колечко дыма. У его бабушки был такой же портсигар, он перешел по наследству маме, и та хранила его в ящике бюро. Она никогда им не пользовалась, но, когда Фредерик увидел его и попросил отдать ему, получил отказ. Якобы он мог его испортить. Он обещал обращаться с портсигаром осторожно, но это не помогло. Стыдно было вспоминать, как он тогда унижался ради этого портсигара.