Гребаная история - [17]

— Черт, Генри, ПОЛЕГЧЕ! — взвыл Чарли, когда мы пропустили поворот.

На заднем сиденье Джонни цеплялся за все, что попадалось под руку. Мы проехали мимо богатых особняков Игл-Клифф — большинство из них сейчас было закрыто. В этой северной части острова леса особенно густые: ели Дугласа, кедровые сосны и большие красные кедры здесь выше, гуще и растут плотнее друг к другу. Над нашими головами они образовывали полог, который почти скрывал обложенное тучами небо. Подлесок был устлан мхом. От тепла нашего дыхания запотевали окна. Пришла эсэмэска, и я просмотрел ее, продолжая вести машину.

Не смогла связаться с матерью Наоми, служба шерифа отказывается что-либо объяснять. Что происходит? Ты где?

Сжав зубы, я бросил свой телефон на приборную доску, когда тот снова завибрировал.

Генри Уокер, где вы? Где ваши товарищи Сколник и Дельмор? У вас все хорошо? Ловизек

Ловизек — директор школы. Должно быть, миссис Гизингер, преподавательница английского, сообщила о моем отсутствии. Это же касалось Чарли и Джонни.

— Генри, — вдруг бросил Чарли.

Я переключил внимание на дорогу, вглядываясь в даль через возню «дворников». Прямо перед нами между деревьями мелькали проблески света на уровне парковки, на которую выходила дорога с Агат-Бич. Машины полицейских цветов — они и отбрасывали отблески — и неприметные легковушки. Была еще и машина «Скорой помощи». Мое сердце забилось сильнее.

5. Банановый слизень

Я смотрел на «Скорую». Паника, будто цемент, заливала все части моего тела и быстро густела там, пока кто-то — Джонни или Чарли — не положил мне руку на плечо, что встряхнуло меня и помогло собраться с силами. Я чувствовал барабанящие по черепу капли воды — крупные, как монеты. Внутри его нарастало гудение на низкой частоте, между сорока и сотней герц.

Я пересек дорогу вслепую по направлению к тропинке, спускающейся к пляжу. Эта тропинка идет вдоль лестницы для подъема рыбы[22] и образует северную границу Криппен-парка. Ее длина метров триста. Вначале заасфальтированная, она затем переходит в земляную дорогу, которая оканчивается пятидесятиметровой песчаной тропинкой.

Под промокшими деревьями основание тропинки кишело зеваками, зонтиками, заместителями шерифа в дождевиках, а также агентами вашингтонской патрульной службы в форме и в штатском, среди которых, без сомнения, был атторни[23] и, может быть, коронер[24] или медицинский эксперт, прибывший из соседнего округа Снохомиш. Вот так здесь это происходит: на островах нет ни морга, ни отделения судебно-медицинской экспертизы.

Еще здесь было много журналистов, сразу узнаваемых по камерам и микрофонам, которые те совали всем в лицо. Мое появление осталось незамеченным; Чарли и Джонни следовали у меня в кильватере, будто мы очутились на праздничной ярмарке.

Чуть ниже была протянута лента, означающая, что проход запрещен, — как раз в том месте, где узкая асфальтированная дорога становится тропинкой. Перед ней столпились любопытные зрители. За ними присматривал Доминик Сильвестри — один из заместителей Бернда Крюгера, шерифа Гласс-Айленд. Я оказался прямо перед ним. Должно быть, белый как мел, промокший, дрожащий и пошатывающийся. Но Сильвестри едва обратил на это внимание — у него было полно других забот, помимо шестнадцатилетнего подростка. Ему приходилось следить за толпой зевак, особенно за журналистами.

— Заместитель, заместитель! — выкрикнул я, убирая с глаз прядь волос, приклеенную дождем. — Кто это? Кого там нашли?

Наконец он на меня посмотрел. Его лицо словно разом посерело.

— Мм… э… привет, Генри… Мне очень жаль, но я… не имею права говорить, понимаешь? Пожалуйста, не загораживай дорогу…

— Это Наоми? — спросил я. — Это она?

Мне в рот словно насыпали толченого стекла. Сильвестри и сам выглядел так, будто только что получил в нос. Пару секунд он смотрел на меня из-под козырька, с которого капала вода.

— Я не имею права говорить, извини, — сказал он с искренним раскаянием в голосе.

Голос у него был печальный, это я хорошо слышал. Даже слишком печальный. Как я уже говорил, здесь все друг друга знают. Я понял, что Сильвестри намеренно не замечал меня, когда я пытался привлечь его внимание, — он предвидел мои вопросы, отвечать на которые не имел никакого желания. В голове у меня помутилось. Работая локтями, я оттолкнул одного за другим несколько человек, стоящих вдоль ленты. Краем глаза я наблюдал за Сильвестри, который также следил за мной. Когда он слегка отвлекся, я согнулся вдвое и скользнул под ленту. На этот раз движение не прошло незамеченным.

— Эй, Генри! Ты куда? ВЕРНИСЬ!

Но было уже поздно.

— Стой!

Я мчался по тропинке, выдвинув вперед опущенную голову и плечи, словно футболист, петляющий между игроками команды соперника, которые выскочили навстречу, на перехват. Я со всех ног бежал вниз по тропинке, затем направился к лесу. Крики за спиной становились все громче — крики стаи, бросившейся по моим следам.

Вверху шумел дождь — очень тихо, почти успокаивающе, во все более густеющей листве, напитывающейся чистой водой. Влажный лес сверкал — каждая верхушка дерева, каждая ветка, каждый лист и шип — шелковистым отблеском, несмотря на недостаток света. Этот лес был не совсем обычный — это