Гражданские войны в Риме. Побежденные - [138]

Наконец, республика изжила себя психологически. Обстановка постоянной нестабильности угнетала людей. Они устали от почти бесконечных гражданских войн, жестоких репрессий, которые все меньше вызывались какими-либо принципиальными мотивами, а все больше — чисто личными. Римляне были готовы принять любое единоличное господство, которое гарантировало бы им мир и личную безопасность. Характерно приведенное ранее высказывание Фавония, последовательного республиканца и верного друга Катона, о том, что единовластие лучше междоусобной войны. Сам Фавоний, правда, потом принял участие в последней войне республиканцев с цезарианцами, но само по себе это высказывание хорошо отражает настроение подавляющей части римлян. Значительная же часть старой знати, кровно заинтересованной в сохранении республики, была либо уничтожена в ходе гражданских войн и репрессий (особенно в результате проскрипций второго триумвирата), либо настолько ослаблена, что сопротивляться переменам уже не могла.

Таким образом, республика должна была уступить место новой форме государства. В конкретных условиях того времени это могло быть только более или менее единоличное правление. Но общество оставалось античным. Полисные принципы общественной жизни, распространившись на территории сначала вне Рима, а затем и вне Италии, как и старые римские традиции, глубоко укоренившиеся в глубинах римского сознания, не давали возможности создания абсолютной монархии. Новый государственный строй стал нераздельным сплавом бюрократически-монархических и полиснореспубликанских элементов. Нечто подобное, по-видимому, неясно мерещилось Цицерону и Помпею. Через такой строй пытался перескочить Цезарь. Такой строй и создал Октавиан Август. Почему в борьбе с Антонием победил он, а не его, казалось бы, более опытный противник, определялось личными качествами того и другого, о чем уже шла речь.

За время борьбы сменилось несколько поколений ее участников. Старшее представлено Друзом, марианцами Цинной, Карбоном, Серторием. К этому поколению принадлежали также Марий и Сулла. Все они были достаточно честолюбивы, что вообще являлось характерной чертой высшего слоя римского общества, но все-таки им были свойственны определенные идейные принципы, и лозунги оптиматов или популяров они принимали всерьез, даже если «партийный» выбор был вызван чисто личными причинами. Даже те жестокие репрессии, которые они в случае победы обрушивали на своих противников, были вызваны в значительной степени уверенностью, что ради утверждения справедливости, как они ее понимали, можно уничтожить сотни и тысячи ее врагов. В этом они были похожи на многих революционеров последующих веков и тысячелетий. Личная власть была для них средством не только собственного утверждения, что, естественно, не исключалось, но и утверждения такого порядка, который они считали правильным. И в этом отношении характерен пример Суллы. Его отказ от власти, за которую он так долго боролся, был вызван не только болезнью или пришедшим пониманием, что власть вблизи не так сладка, как кажется издали, но и уверенностью в исполнении им поставленных перед собой задач, особенно утверждения превосходства сената в политической жизни Римской республики. Конечно, и тогда были подлецы, которые использовали создавшуюся ситуацию для личного обогащения, как, например, Каталина. Но для основной массы политических деятелей того времени было характерно все же наличие политических принципов.

Следующее поколение вступало в политическую жизнь либо во время первой гражданской войны, либо уже после диктатуры Суллы. В этом поколении тоже были люди, для которых принципы были важнее личных устремлений. Таким был в первую очередь Катон. Таким был, по-видимому, и Цицерон, который при всех своих шатаниях и изгибах политической и личной судьбы все же проводил основную идею — возрождение государства, основанного, как он считал, на согласии сословий. Но пример Суллы оказался заразительным и поучительным, и основную часть наиболее активных деятелей этого времени составляли честолюбцы, для которых главным было приобретение личной власти, что не исключало, разумеется, и личного обогащения. Власть становилась для них самостоятельной ценностью. Наиболее характерный деятель этого поколения — Цезарь, считавший Суллу младенцем в политике, раз он отказался от завоеванной власти. Он называл республику пустотой без содержания и собирался ее содержанием сделать самого себя. Ту же линию, хотя и менее последовательно, проводили Помпей и Красе.

В третьем поколении существовали «белые вороны», у которых еще имелись какие-то политические принципы. Таким был, несомненно, Брут и, может быть, Кассий. Но при всем к ним уважении реального влияния такие люди почти не имели и были обречены на поражение. Основная масса политических деятелей этого поколения, к которой принадлежали такие люди, как Антоний, Лепид, Секст Помпей, стремилась только к собственному утверждению. Недаром многие из них сравнительно легко переходили из лагеря в лагерь в зависимости от политической конъюнктуры. Если какие-либо красивые лозунги и выдвигались, то только для привлечения как можно большего числа сторонников. И одно это ясно показывало, что старая республика существовать уже не может, ибо почти уже не было людей, которые искренне в нее верили.