Гражданская война Валентина Катаева - [8]

Вот по какому подозрению провел в подвалах ЧК полгода, дожидаясь смерти, Катаев. Было ли оно оправданным? Действительно ли Катаев участвовал в заговоре, или на него показали облыжно?  

Чтобы ответить, хотя бы предположительно, на этот вопрос, надо для начала вернуться в весну 19 год, в первый цикл белой обороны Одессы от большевиков

III  

Зимой 1918/1919 года Одесса считалась административно подчиненной власти Деникина, размещались в ней войска Добровольческой армии и полусоюзные им войска интервентов – в основном французские и греческие, но были и сербы, и англичане. К северу от города стояли петлюровцы, но в феврале – марте петлюровцев прогнали большевики и начались бои между большевиками, наступавшими на Одессу, и защищавшими ее белыми и союзными войсками. Внезапно для белых иностранные союзники объявили, что оставляют город, и почти немедленно эвакуировались за границу, бросив фронт; 6 апреля 19 года Одесса пала, белые части с трудом смогли выбраться из города и добраться, после заграничных перебросок, в конце концов до своих, на другой берег Черного моря.  

В 1922 году Катаев опубликовал рассказ «Самострел», позднее переименованный в «Прапорщика» и посвященный как раз этому времени. Главный герой – «прапорщик Чабан, малый двадцати трех лет» – наделен началом биографии самого Катаева: он того же возраста, что Катаев, и Первую Мировую провел в точности, шаг в шаг, так же, как сам Катаев: «во время войны с немцами, был храбрым и выносливым солдатом. Под Минском он взрывал со своим взводом горны и получил жестокую контузию правой стороны тела. Под Барановичами его переехал зарядный ящик, в Одессе, в госпитале, где он лечился, у него сделалась чесотка. За это все он имел два Георгиевских креста, шашку с анненским темляком и надписью: "За храбрость"».  

А дальше его, весной 1919 года, мобилизуют против большевиков деникинские власти Одессы. Чабан с народом воевать не хочет, и вообще не хочет воевать. «В девятнадцатом году он был мобилизован. Это случилось весной. У него не спросили, хочет ли он воевать, и не спросили, сочувствует ли он добровольцам. Он должен был хотеть воевать и сочувствовать армейскому генералу с жандармской бородкой, портреты которого, перевитые георгиевскими лентами и украшенные скрещенными пушками, красовались всюду. Прапорщика только спросили на пункте, где он желает служить, и, узнавши, что ему все равно, записали на бронепоезд и назначили телефонистом»  

Генерал с бородкой – это, как вы понимаете, Деникин и есть.  

Прапорщик Чабан «не знал, почему красные дерутся с белыми и  

почему вся Россия разделилась на две части - на большевиков  и  на небольшевиков. Правда, офицеры бронепоезда, с которыми помещался Чабан в вагоне, постоянно говорили о том, что до тех пор, пока коммунисты будут у власти, Россия не перестанет бедствовать. Но почему это должно было быть именно так - никто не объяснял, и Чабан… был чужим в среде этих капитанов, поручиков и юнкеров».  

Бронепоезд отправляют на фронт, он вступает в бой. Тут прапорщик Чабан не выдерживает: он «вытащил револьвер, поднял левую руку и выстрелил в нее, в мякоть, повыше локтя… Он бросил револьвер и побежал назад…» Его контузило. Очнулся он уже понимая, что правда – с красными:   «Когда он очнулся, поезд мотало… Вокруг стонали люди. Громадный красный солдат в зеленом крылатом шлеме с пятиугольной звездой пожимал руку рабочему в белом фартуке с молотом. Тяжелая цепь, разорванная пополам, лежала у  их  ног..  И прапорщик Чабан никак не мог понять, где он это видел: во сне ли, на станции, или наяву. Но он уже знал, что именно это правда, это - настоящее.  

   Вокруг пахло эфиром...»  

 Все замечательно. Вот только одно но: никаких мобилизаций в Одессе до ее первого падения белые не проводили, им это строжайше запретили союзники. В «Очерках русской смуты» Деникина по этому поводу сказано немало горьких слов, и брошено союзника немало справедливых упреков за то, что их позиция так и не позволила добровольцам проводить в Одессе какие бы то ни было мобилизации.  

 Так что если прапорщик Чабан поступил в Одессе первого квартала 19-го года на белый бронепоезд, то сделать он это мог лишь как действительный доброволец. А если он воевать не хотел, то в белые войска загнать его никто не мог даже и пытаться.  

 Вот какой оксюморонный выходит этот прапорщик. А ведь Катаев передал ему всю свою биографию времени Первой Мировой - надо думать, не случайно.  

 И это было действительно не случайно. Согласно тем же дневникам Буниных, Катаев весеннюю одесскую кампанию против большевиков провел в боевых порядках белого фронта – куда, повторим, попасть он мог только всамделишным добровольцем!  

 Для начала еще осенью 18 года (Одесса входит в это время в Украинскую державу пана гетмана Скоропадского) Валентин Петрович  организует приветствие своим союзникам по первой мировой – интервенционистским частям, входящим в Одессу. Дневники Буниных за 19 ноября: «Был Катаев. Собирает приветствия англичанам».  

 А 3 апреля, сообщая о звонке Катаева, которым тот предупредил Буниных об уходе французов, Вера записывает: «Позвонил Катаев. Он вернулся совсем с фронта». И в записи от 12 апреля, говоря о пресловутом выступлении Катаева в защиту советской платформы на писательском заседании, Вера Бунина поясняет: «Говорят, подоплека этого (просоветской позиции Катаева и ряда других лиц – А.Н.) такова: во-первых, боязнь за собственную шкуру, так как почти все они были добровольцами…»  В записи от 21 апреля: «Когда был у нас Федоров (художник-одессит, знакомый Бунина и Катаева, отец главного героя «Вертера» - А.Н.), мы рассказали ему о поведении Катаева на заседании. Александр Михайлович смеется и вспоминает, как Катаев прятался у него в первые дни большевизма. – Жаль, что меня не было на заседании, - смеется он, - я бы ему при всех сказал: скидывай штаны, ведь это я тебе дал, когда нужно было скрывать, что ты был офицером…» Запись от 25 апреля, Вера записывает слова Бунина: «А молодые поэты, это такие сукины дети. Вот придет Катаев, я его отругаю так, что будет помнить Ведь давно ли он разгуливал в добровольческих погонах!»