Гражданская лирика и поэмы - [66]

Шрифт
Интервал

И сколько снято крыш
строителями — за год!
В былую глушь и тишь
ворвался Юго-Запад.
И жаль, и хорошо!
Пора прощаться с солнцем,
последний петушок
над слуховым оконцем,
прощай, ты никогда
навстречу к нам не выйдешь
и новые года
вовеки не увидишь!
Зарылся в давний снег
возок Екатерины,
иным идет к весне
калужский путь старинный.
И там, где Теплый Стан,
уже стоят пролеты
огромного моста
и реют вертолеты,
а правнучка тех баб —
с голубизной в ресницах —
врезается в ухаб
железною десницей.
По десять этажей
сюда, попарно строясь,
дома идут уже,
как в будущее — поезд!
И около леска
иного, молодого —
написано: «Москва».
Все заново, все ново!

ТРУБА НАПОЛЕОНА

Еще не опален
пожаром близкой брани —
сидит
         Наполеон
на белом барабане,
обводит лес и луг
и фронт
               перед собою
созданием наук —
подзорного трубою.
На корсиканский глаз
зачес
         спадает с плеши.
Он видит в первый раз
Багратиона флеши.
Пред ним театр войны,
а в глубине театра —
Раевского
                     видны
редуты, пушки, ядра…
И, круглая, видна,
как сирота,
                           Россия —
огромна и бедна,
богата и бессильна.
И, как всегда, одна
стоит,
               добра не зная,
села Бородина
крестьянка крепостная…
Далекие валы
обводит
                   император,
а на древках — орлы
как маршалы
                      пернатых,
и на квадратах карт
прочерчен путь победный.
Что ж видит
                    Бонапарт
своей трубою медной?
Вот пики,
              вот флажок
усатых кирасиров…
В оптический кружок
вместилась ли
                         Россия?
Вот, по избе скользя,
прошелся, дым увидев…
А видит он
                     глаза,
что устремил Давыдов?
Верста,
            еще верста,
крест на часовне сирой…
А видит он
                сердца
сквозь русские мундиры?
Он водит не спеша
рукою в позументах…
И что ж?
             Ему душа
Кутузова — заметна?
Вот новый поворот
его трубы блестящей.
А с вилами
                     народ
в лесной он видит чаще?
Сей окуляр таков,
что весь пейзаж усвоен!
А красных
                 петухов
он видит над Москвою?
А березинский снег?
А котелки пустые
А будущее
                    всех
идущих на Россию
он видит?
                  Ничего
не видит император.
Он маршалов
                    зовет
с улыбкой, им приятной.
Что, маршалы?
                        В стогах
не разобрались?
                         Слепы?
Запомните — в снегах
возникнут ваши склепы!
Биноклей ложный блеск —
в них не глаза,
                     а бельма!
Что мог поведать Цейс
фельдмаршалам Вильгельма?
О, ложь стереотруб!
Чем Гитлер
                   им обязан?
Что — он проникнул в глубь
России
            трупным глазом?
Вот —
            землю обхватив
орбитой потаенной,
глазеет
            объектив
на спутнике-шпионе, —
но, как ни пяльтесь вы,
то, чем сильна Россия, —
к родной земле
                        любви
вы разглядеть не в силах!
Взгляните же назад:
предгрозьем
                  день наполнен,
орлы взлететь грозят
над Бородинским полем.
С трубой Наполеон
сидит
          на барабане,
еще не опален
пожаром близкой брани.

НАБЕРЕЖНАЯ

Я — набережных
                             друг.
Я начал жизнь и детство
там,
          где витает Дюк
над лестницей Одесской.
А позже
             я узнал
в венецианских арках,
как плещется
                        канал
у свай святого Марка.
У Темзы
             я смотрел
на утренний и мутный
парламент,
               в сотнях стрел,
в туманном перламутре.
В душе
           всегда жива
у лап гранитных сфинкса
суровая
             Нева,
где я с бедою свыкся…
Но если
            хочешь ты
в потоке дел столичных
отвлечься
                  от тщеты
своих терзаний личных —
иди
         к Москве-реке
дворами, среди зданий,
и встань
          невдалеке,
между двумя мостами.
Волна —
              недалеко
блестит старинной гривной.
Ты отделен
                     рекой
от набережной дивной.
Кремлевская стена
заглавной
                вьется лентой,
где мнятся письмена
руки
         восьмисотлетней.
На зу́бчатом краю —
витки
          и арабески,
и вдруг я узнаю
гравюру
             давней резки
с раскраскою ручной,
с гербом
              над куполами,
с кольчугою речной,
с ладьей
             на первом плане.
А выше —
                 при крестах
в небесной иордани —
воздвиглась
                       красота
всех сказок, всех преданий.
Неясно —
                кто стоит
(так сумеречны лики):
без посоха
                 старик
или Иван Великий?
А в чудные врата,
как в старину
                   бывало, —
не входит ли чета
при мамках,
                 при боярах?
И —
          чудо всех церквей
под золотом убора —
две радуги
                       бровей
Успенского собора…
О нет —
              я не ханжа,
живущий в мире ложном!
Но красота —
                        свежа
божественно, безбожно!
И, в вышину
                      воздев
персты Преображенья, —
диктует
            новизне
урок воображенья.

СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ

Я наблюдал не раз
жизнь
                 старых фотографий,
родившихся
                     при нас
в Октябрьском Петрограде.
В начале наших дней
в неповторимых сценах
остановился
                       миг
на снимках драгоценных.
Они скромнее книг,
но душу мне тревожит
печаль и боль,
                         что миг
продлиться в них не может…

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.