Гражданская лирика и поэмы - [18]

Шрифт
Интервал

родине подаришь!
По такому
                  случаю
руку дай,
                  товарищ!

СТО СОВЕТСКИХ

Стадион
         в Кортина дʼАмпеццо.
Тут нам
            общей песней не распеться.
Под навесом неба
                                лиловатым —
тут простого люда
                              маловато.
Сотни флагов
                        плещутся на мачтах,
лампионы бьют
                        в каток для матча,
и уселись,
               в замше, в выдре, в лире,
те,
           что горести не знали в мире.
А по льду,
                    что жидкой сталью налит,
телом всем
                       наскальзывая на́ лед
красные и желтые
                               несутся,
и тогда
                полы трибун трясутся,
и тогда,
            глазея и зверея,
как на галереях
                           Колизея,
стадион ревет,
                         как в бурю берег,
вскакивает, машет:
                              «Браво, швериг!»
Но недолго длится
                           это «браво»:
в хор вступают
                         на трибуне справа.
Это мы, туристы,
                        сто советских,
мы дружнее
                    избранных и светских.
А за нами —
                     стадион «Динамо»,
миллион болельщиков
                                     за нами,
все, кто влазит
              на столбы и крыши,
все, кто ищет,
                       где видней, где выше,
Гоним шайбу
                  взглядами к воротам,
и очки встают
                         на досках счета!
А за нами,
                в толпы вырастая,
смотрит стоя
                        публика простая
и стучит в ладони:
                              «Руссо! Браво!» —
вместе с нами
                        на трибуне справа.

ПОМНЮ…

Помню дни,
                  помню дни дорогие,
помню молодость
                              металлургии.
Помню первый чугун
                                  со счастливым
африкански-графитным
                                           отливом…
Помню искренность радости,
                                                 помню
искры строк
                 о построенной домне,
красоту ее помню
                                и смелость,
и другой красоты
                           не хотелось —
только кокса в разгаре
                                     и плеска
змей проката
                       и яркого блеска
длинных рельс,
                       по которым поедем
в коммунизм,
                    к нашей полной победе.
Я дивлюсь
                  стародавнему снимку,
той исчезнувшей жизни
                                         в обнимку,
тем ночевкам
                     на стульях райкомов,
тем девчонкам,
                        еще незнакомым,
и любви —
                   это ж было любовью,
смехом губ,
                     удивленною бровью,
тем желанным
                       на стройку повесткам,
первой гордости —
                           нашим,
                                        советским!
Помню первый
                        объезженный «газик»,
разукрашенный красным,
                                          как праздник.
Были мы
                посчастливее Форда —
краску свежую
                          гладили гордо,
руль вертели
                      и хлопали дверцей
с замиранием
                       в радостном сердце,
и пешком,
                   гололедицей скользкой,
шли глазастой толпой
                                     комсомольской…
Помню дни, —
                         никогда не забыть
отзвеневшие
                        в дальних событьях,
но вернуться готовые
                                    завтра,
так как это
                   не сказка,
                                     а правда.
Пусть вернутся,
                            начнутся скорее,
никогда,
            никогда
                         не старея!

ПАЦИЕНТ

Врач пациенту
                          держит речь:
— Забудьте о заботе.
После обеда
                         надо лечь
без мысли о работе.
Смотрите,
                  никаких целин
и вышек на заводах.
Вам нужен
                 лишь пенициллин,
спокойствие и отдых.
А пациент
                уже лежит
давно на верхней койке,
и сердце
               с поездом спешит
в Сибирь, к далекой стройке.
И словно не было
                               и нет
температурной вспышки,
и он
        уже не пациент,
а человек на вышке.

ЭТИ ДНИ

Это слово без адреса,
это всем на планете!..
Если есть чему радоваться, —
только счастью на свете,
миру, жизни без робости,
без тревоги, что завтра
Землю дымные пропасти
искалечат внезапно…
А Земля ведь красавица
в чистом золоте хлеба,
и горами касается
удивленного неба,
и так правильно вертится,
и покрыта морями,
небеса ее светятся
и другими мирами…
Отовсюду доносятся
мысли нашего века:
пусть нигде одиночество
не гнетет человека!
И должны быть распутаны
споры мирною мерой —
ведь встречаются спутники
над земной атмосферой,
и без злобы соперника,
а как доброму другу,
жмет простая Америка
гостю русскому руку.
Эти дни удивительны!
Видишь, в облаке месяц.
Там лежат наши вымпелы
на задуманном месте.
Мы еще их потрогаем
на далеких планетах
и не скажем с тревогою
о небесных приметах…
Ведь исчерчен дорогами
реактивными воздух,
и уже недотрогами

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.