Гражданин мира, или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке - [62]

В чем же англичане свободнее (а это несомненно) других народов, как бы те ни управлялись? Их свобода заключается в том, что они пользуются всеми благами демократии, но с тем важнейшим преимуществом, которое дает монархия: суровость английских законов может быть смягчена без ущерба для государственного строя.

В монархической стране, где государственный строй особенно прочен, можно смягчить законы без опасных последствий, ибо даже когда народ единодушен в желании нарушить отдельный закон, который способствует процветанию страны или общественному благоденствию, над народом всегда есть дееспособная сила, приводящая его к повиновению.

Но там, где законодателем является сам народ, даже малейшее нарушение закона недопустимо, так как подобные действия угрожают государственному строю. Когда нарушителем становится законодатель, закон утрачивает не только силу, но и святость. В республике закон следует соблюдать строго, затем что государственный строй там менее устойчив; там закон должен походить на супруга-азиата, который оттого и ревнив, что сознает собственное бессилие. Поэтому в Голландии, Швейцарии и Генуе новые законы вводятся довольно редко, зато старые соблюдаются с неукоснительной строгостью. В подобных республиках народ оказывается рабом им же введенных законов, и его положение мало чем отличается от положения подданных абсолютного монарха, превращенных в рабов такого же смертного, как они сами, и наделенного всеми человеческими слабостями.

В силу ряда счастливых обстоятельств в Англии государственный строй достаточно прочен, или, если угодно, достаточно монархичен, чтобы допустить послабление законов, и все же они сохраняют должную силу и управляют народом. Это, пожалуй, самая совершенная из известных форм гражданских свобод. Хотя законов здесь больше, чем в любой другой стране, народ повинуется лишь тем из них, которые в данное время более всего нужны обществу. Многие законы ныне не соблюдаются, а иные просто забыты; некоторые сохраняются на случай нужды, другие же постепенно так устаревают, что их и не надо отменять.

Почти каждый англичанин ежедневно безнаказанно нарушает какой-нибудь закон и не несет за это никакой кары. Игорные дома, проповеди в недозволенных местах, уличные сборища, ночные проказы, публичные представления и запрещены, и привлекают множество граждан. Запрещения эти полезны, но, к чести властей предержащих и к счастью для народа, никто не настаивает на их соблюдении, кроме корыстолюбцев.

Закон тут точно снисходительный отец, который, хотя и не выбрасывает розгу, наказывает ребенка редко. Однако, если эти простительные нарушения превзойдут меру, так что общественное благоденствие или государственный строй окажутся под угрозой, правосудие вновь станет карать их и не пощадит нарушителей, на коих прежде смотрело сквозь пальцы. Вот этой-то гибкости законов англичанин обязан свободой, превосходящей ту, которой пользуются народы с более демократическим правлением. Ведь каждый шаг, ведущий к демократической форме правления, любое ограничение власти закона на деле означает ограничение свободы подданных, а любая попытка сделать правительство более народным не только ограничит естественную свободу граждан, но в конце концов погубит весь политический строй.

Жизнь демократических правительств недолговечна; со временем они коснеют и множат новые законы, не отменяя старых. Подданные угнетены, страдая под бременем бесчисленных установлений. Ждать облегчения участи им не от кого, и отныне только государственный переворот может вернуть им прежнюю свободу. Так, римляне, за исключением самых знатных, пользовались большей свободой при императорах, даже тиранах, чем на закате дней республики, когда законы умножились и стали s тягость, когда что ни день вводились новые законы, а старые блюлись с неукоснительной суровостью. Недаром, когда римлянам предложили восстановить их былые права {1}, они ответили отказом, понимая, что только императоры могут смягчить суровость политического строя.

В наши дни государственный строй Англии крепок, как дуб, и гибок, как тамариск. Однако стоит народу в пылу заблуждения устремиться к мнимой свободе, вообразив, что ограничения монархии увеличивают их собственные права, как он скоро убедится в своей тяжкой ошибке. Ведь каждый алмаз, вынутый из королевской короны, послужит подкупу и обману; возможно, он и обогатит тех немногих, кто поделит его между собой, но приведет это лишь к обнищанию народа.

Как римские сенаторы исподволь подчинили народ, льстя ему видимостью свободы, хотя истинно свободными были лишь они сами, так всегда кучка людей, прикрывшись борьбой за общие права, может забрать в свои руки бразды правления, и народ окажется в ярме, власть же достанется лишь немногим.

Посему, друг мой, окажись на английском троне король, который по доброте своей или дряхлости поступился бы в пользу народа малой толикой собственных прав, или появись хотя бы министр, человек достойный, всеми уважаемый, тогда...

Но я исписал уже весь лист.

Прощай.

Письмо LI

[Визит книгопродавца к китайцу.]