Гражданин мира, или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке - [35]

Вчера я с удивлением спросил господина в черном, откуда берется такая уйма писателей, чтобы сочинять книги, которые одна за другой сходят с печатного станка. Поначалу я думал, что таким способом здешние учебные заведения наставляют и поучают свет. Но мой собеседник тут же заверил меня, что ученые профессора никогда ничего не пишут, а некоторые даже забыли то, что когда-то читали.

- Но если вам хотелось бы посмотреть на сборище авторов, - продолжал он, - то я мог бы ввести вас сегодня вечером в некий клуб, члены которого собираются в семь часов по средам в трактире "Метла" в окрестностях Излингтона {1}, чтобы потолковать о делах прошедшей недели и забавах предстоящей.

Я, разумеется, согласился. Мы отправились туда и вошли в трактир немного раньше того часа, когда там имеют обыкновение собираться завсегдатаи.

Мой друг воспользовался этим обстоятельством, чтобы предварительно описать мне главных членов клуба, включая и хозяина, который как будто прежде и сам пописывал, но потом издатель за былые услуги приставил его к нынешнему делу.

- Первый человек здесь, - сказал мой приятель, - доктор Вздор, философ. Он слывет великим ученым, но поскольку почти не раскрывает рта, судить об этом с определенностью не берусь. Обычно он располагается у камина, посасывает трубочку, говорит мало, пьет много и считается душой общества. Говорят, он замечательно составляет именные указатели, сочиняет эссе о происхождении зла, пишет философские трактаты на любую тему и может за день накропать рецензию на любую книгу. Да вы сразу же узнаете его по длинному седому парику и голубому шейному платку.

Наибольшим почтением после него пользуется здесь Тим Слоговор, существо презабавное. Временами он сверкает, подобно звезде первой величины, среди избранных умов века и равно блистательно сочиняет ребусы, загадки, непристойные песенки и гимны для молитвенных собраний. Этого вы распознаете по его шелковому, но засаленному кафтану, пудреному парику, грязной рубашке и дырявым шелковым чулкам.

Далее следует назвать мистера Типса, мастера на все руки. Он снабжает читателей рецептами против укусов бешеной собаки, а если надо, вмиг сочинит вам превосходную восточную повесть, и к тому же постиг все тонкости писательского ремесла, ибо еще не сыскался издатель, которому удалось бы его обвести вокруг пальца. Его вы отличите от прочих по удивительной неуклюжести и кафтану из самого грубого сукна, про которое он не преминет сказать, что хотя оно и грубое, зато не в долг взято.

Стряпчий Крив - тут главный знаток политики, он сочиняет парламентские речи, воззвания к соотечественникам и прошения к важным сановникам; он знает подноготную любого нового спектакля и по любому поводу ухитряется высказать своевременные соображения.

Не успел мой приятель договорить, когда в комнату вбежал перепуганный трактирщик со словами, что в дверь ломятся судебные приставы.

- В таком случае нам лучше отсюда уйти, - заметил приятель. - Готов побиться об заклад, что сегодня вечером никто из членов клуба сюда не явится.

А посему, обманутые в своих ожиданиях, мы отправились домой - он, чтобы тешиться своими чудачествами, а я - чтобы, как обычно, взяв перо, описать другу события минувшего дня.

Прощай!

Письмо XXX

[События, происходившие в литературном клубе.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Судя по полученным вестям из Москвы, караван в Китай еще не отправился, но я продолжаю писать, уповая на то, что ты сразу получишь целый ворох моих писем. В них ты найдешь не столько полную картину жизни и нравов англичан, сколько подробное описание некоторых их особенностей. Человечество только выиграло бы, если бы путешественники поменьше предавались общим рассуждениям об увиденных народах, а сообщали бы нам во всех подробностях те мелочи, под влиянием которых складывались их впечатления. Дух страны необходимо исследовать, так сказать, опытным путем, и только тогда мы можем получить точное представление о других народах и обнаружить ошибки самих путешественников,, если им случится сделать неправильные заключения.

Мы с моим другом вновь посетили клуб авторов. На сей раз при нашем появлении члены его были в сборе и громогласно о чем-то спорили.

Поэт в шелковом, но засаленном кафтане размахивал рукописью и пылко убеждал собратьев по перу выслушать первую часть героической поэмы, которую он сочинил накануне. Но остальные члены клуба отказывались наотрез: они никак не могли взять в толк, почему он должен удостоиться такой чести, тогда как многие из них опубликовали уже целые тома, в которые ни один человек не заглядывал. Они настаивали на неукоснительном соблюдении статьи клубного устава, касающейся публичного чтения. Тщетно поэт умолял принять во внимание исключительные достоинства своего творения - собратья по перу и слышать ничего не желали. Был открыт клубный устав, и секретарь огласил особое для подобных случаев правило: "Если какой-нибудь стихотворец, сочинитель речей, критик или историк вознамерится развлекать общество чтением трудов своих, то перед тем, как открыть рукопись, он должен сделать взнос в размере шести пенсов и далее платить по шиллингу в час до конца чтения. Указанные деньги делятся поровну между присутствующими для возмещения причиненного им беспокойства".