Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - [42]

— Боюсь, что одной политической партии. Проще говоря — вашей.

— Это неверно. Голосовали все, не только коммунисты. Это дело всего народа. Политические партии бывают разные. Некоторые из них затевают подлости, покрывают темные дела, мутят воду. Но политическая партия может драться и за правое дело, за прогресс… не сочтите это пропагандистской фразой. Партия — не самоцель, в ней воля класса, не так ли? В последние дни у многих граждан раскрылись глаза, и они оценили партии по их делам. Вы — нет?

— Я знаю одно: ставкой в этой игре оказались ценности, которые не продаются ни в одном партийном секретариате, — серьезно сказал Брих.

Они в упор глядели друг на друга, и Бартошу становилось ясным умонастроение собеседника.

— Я могу назвать вам эти ценности, — сказал он, и легкая улыбка мелькнула на его тонких губах. — Свобода, демократия, гуманность, не так ли? Скажу вполне серьезно: именно за эти ценности я и голосовал сегодня. Вы удивлены?

— Нет. Газеты всех партий пускают в ход эту испытанную фразеологию, когда хотят завоевать сторонников. Но дело не в этих ужасающе избитых и профанированных словах. Я боюсь, что наш народ на собственной шкуре вскоре познает их смысл. Лишиться свободы очень легко.

— Вы вообще-то понимаете, что происходит в стране? Кто начал борьбу, кто подал в отставку и почему все так получилось? За какую свободу вы готовы были бы проголосовать? За свободу для фабрикантов, хищников, спекулянтов, которых было хоть отбавляй? Или за свободу без них? Сейчас надо выбирать, поймите.

— Все это красиво звучит, но я не умею мыслить пропагандистскими шаблонами, от какой бы партии они ни исходили. И не хочу этого. Партийная узость и драка за власть гибельны для страны. Я понимаю: тот, кто рвется к власти, должен обосновать это. И аргументы обычно находятся у всякого. Аргументы — дешевый товар, дорога правда! Но я боюсь, что мы начнем здесь, в коридоре, такой же бесплодный спор, каких много в городе, и все равно ни до чего не договоримся.

— Возможно, — тихо согласился Бартош и решительно задал уже проявлявшему нетерпение Бриху последний вопрос:

— Только мне непонятно, почему же вы не голосовали против?

— А мне понятно, — воскликнул Брих, но не успел он собрать беспорядочно скакавшие в голове мысли, как их прервали: из дверей его окликнула машинистка Врзалова:

— Пан Брих, вас к телефону!

Брих в знак извинения пожал плечами и поспешил в отдел.

Оказалось, что это был тактический маневр дядюшки; никто не звонил Бриху, просто Мизина услышал его резкий спор с Бартошем и решил отвлечь племянника. Он взял его за рукав и увел в свой кабинет. Там было пусто, Казда ушел к доктору. Мизина тщательно прикрыл дверь и уставил на Бриха указующий перст.

— Придется мне с тобой серьезно поговорить, ты, молодой глупец! Слышал я твою перепалку с ним… К чему это, скажи? — Дядюшка взволнованно ходил по вытертому ковру около безмолвного Бриха и все размашистее жестикулировал. — Как аукнется, так и откликнется, запомни это, Франтишек! Лбом стену не прошибешь. Разве ты не знаешь, с кем имеешь дело? Или тебе непонятно, что все уже решено, что вожжи у них в руках. Фанфаронство в сторону, юноша. Слушая тебя, я думал, что меня хватит удар. Не знаешь ты их, что ли? С ними шутки плохи.

— К чему вы говорите мне это? — ощетинился Брих.

— Потому что ты сумасброд и фантазер! — вскричал Мизина и тотчас снизил голос до шепота. — Я обещал твоей покойной матери — да будет ей земля пухом! — позаботиться, чтобы из тебя вышел толк, чтобы ты стал человеком. Образование ты получил, голова у тебя хорошая, карьера тебе обеспечена. Думай об этом и не лезь не в свои дела, не туши, если не у тебя горит. Я тебя устроил на службу, у тебя отличные шансы, а ты выкидываешь штучки, которые грозят неприятностями, и не только тебе. Не забудь, что мы родня, и могут сказать…

— Ах, вот в чем дело!

— Да, и в этом. Никто не запрещает тебе думать что угодно, но придерживай язык, пока не влип. Много было таких горячих голов! Думаешь, ты в своих книжках набрался бог весть какой мудрости? Уж очень вы, молодые, высокого о себе мнения. Вижу это и по нашей Иржине, она тоже…

— Знаете что, дядя, — хрипло прервал его Брих. — Подите вы к черту! Пекитесь лучше о себе! Не усердствуйте слишком в своих заботах обо мне, у меня своя голова на плечах.

Он резко шагнул, провел рукой по лицу, словно пробудившись от тяжкого сна, и вышел, хлопнув дверью. За столом он с отвращением взял в руки какие-то счета и уткнулся в них.

Мысли разбегались. Что же дальше?

Мария Ландова вернулась с обеда, Брих бросил ей на стол несколько неоплаченных счетов и молча смотрел, как она покорно нагнулась над машинкой и ее тонкие, как тростник, пальцы, забегали по клавишам. Тррррр, тррррр! «При просмотре наших записей мы обнаружили…» И опять: «При просмотре…»

Что будет дальше? Этот вопрос назойливо сверлил сознание Бриха. Казалось, что-то рушится у него на глазах. Глупость… нет, бессмыслица! Завтра побываю у Бароха, в конце концов, не пришел же конец света. Что нужно от меня этому Бартошу? Может быть, он следит, хочет поймать меня? Пусть! Надо иметь собственное достоинство, а не быть таким, как дядя, который ничем не гнушается. Приди сюда чапековские саламандры, он легко пристроился бы и к ним, у него резиновая спина и циничный взгляд на мир, он думает только о себе. И не он один, вот в чем беда! Свободу надо уметь защищать! Существуют же гордость и достоинство свободной личности. Взять хотя бы историю нашего народа, — если в ней есть чем гордиться, то именно этим! Что же предпринять? Выбежать на улицу и взывать к толпе? Врываться в тесные кучки людей, проникнутых ненавистью, и кричать им в лицо: «Что вы делаете? Вы все с ума сошли от фанатизма! Подрубаете сук, на котором сидите!»