Граждане - [17]

«Знаю я его, — соображал теперь Кузьнар. — Уж если он вызвал меня, так это не по пустякам и не для разговоров, тут будет дело тяжелое, как воз с камнем».

— А детишки у тебя есть? — спросил он, извлекая новую тему из своего арсенала славного малого и любящего семьянина. И весело подмигнул Русину. Русин пропустил его вопрос мимо ушей. Минуту-другую он о чем-то размышлял, предоставив Кузьнару изучать его скуластое лицо с плоским носом. Потом стал разбирать лежавшие перед ним бумаги.

«И всегда ты такой был, — думал Кузьнар в ожидании. — Не человек — кремень! А говорить о чем-нибудь, кроме дела, способен разве только во сне!»

— Товарищи о тебе хорошо отзываются, — сказал Русин. — Ты здорово наладил работу в транспортном.

— Гм, — промычал Кузьнар.

Русин опять склонился над бумагами.

— Давно ты вступил в партию?

— Я в партию, собственно, не вступал. Я к ней пришел… пешком… вот откуда. — Он засучил рукав и показал вытатуированный на руке номер. — Долго рассказывать, человече…

Он остановил на Русине рассеянный и угрюмый взгляд. Поймет ли? Может ли этот человек представить себе, чтό пережил он, Кузьнар, в первые месяцы войны — октябрь, ноябрь, декабрь, — когда, несмотря на всю свою выдержку, рассудительность, немалый опыт, он внезапно почувствовал себя беспомощным, разбитым, обманутым человеком? Страшное время, когда он утратил веру во все, начиная с себя самого. Он, который еще совсем недавно так трезво разбирался в своих и чужих делах, заметался в ужасе, трепеща за жену и детей, вел себя, как человек, который, потеряв голову, бежит с кружкой воды тушить пожар.

— Когда ударили они на Советский Союз, тут только я начал кое-что соображать… Но не сразу, постепенно.

— Понимаю. У тебя не было ясного представления о силах рабочего класса, — вставил Русин, кивнув головой.

Кузьнар недоверчиво глянул на него. «Уж ты мне лучше не подсказывай», — подумал он, а вслух возразил:

— Я видел близко лица немецких рабочих… в касках со свастикой.

Перехватив хмурый взгляд Русина, он в душе махнул рукой: не стоит продолжать этот разговор. И, собственно, с какой стати он вздумал сейчас заниматься самокритикой? Это было бы похоже скорее на исповедь, а исповедоваться он терпеть не мог.

— Для чего ты меня вызвал, Кароль? — спросил он уже спокойно.

Русин улыбнулся, открыв крепкие желтоватые зубы.

— Вот для чего, — он указал пальцем на лежавшие перед ним чертежи и сразу оживился, у него даже нос немного покраснел.

Кузьнар и не шевельнулся. Сидел молча и смотрел на Русина исподлобья. Он умел в иные минуты прикинуться человеком-дубиной, которого ничем не проймешь. «Теперь говори ты», — язвительно обращался он мысленно к Русину.

— Мы хотим поручить тебе один важный участок строительства, — начал Русин тоном серьезным и внушительным. — Дело большое, оно выходит за рамки нашей шестилетки. Да ты, верно, о нем слышал…

Он торопливо развернул на столе большой шуршащий чертеж, разгладил его руками, и Кузьнар впервые увидел поселок Новая Прага III.

Русин с живостью стал объяснять ему все. Быстро водя пальцем по плану, а другой рукой возбужденно ероша волосы, он рассказывал, что уже сделано, что нужно сделать до января, и то и дело повторял, что этого мало, очень мало, что это просто ничто по сравнению с грандиозностью замысла.

— Тут годы нужны, Михал, — говорил он захлебываясь. — Вот смотри, весь юго-восточный сектор еще не тронут. Стройку надо расширять на юго-восток, а вот здесь она должна врезаться клином. Знаешь, что это за район? Сейчас там еще сплошь поля. Да, чистое поле, пустыри, придется оттуда вытеснять коров и коз… И для этой-то большой стройки у нас не хватает людей!

Кузьнар сидел неподвижно вполоборота к Русину и, поглядывая на его летавший по бумаге палец, пытался скрыть удивление, какое вызывал в нем этот внезапно преобразившийся человек. Он терпеливо слушал подробный рассказ о состоянии работ и даже делал вид, что очень заинтересован красочной картиной будущего, нарисованной в нижнем углу плана: дома в «сыром» виде, дома готовые, но еще пустые, дома уже заселенные.

— А вот здесь новые котлованы, — торжественно сказал Русин.

— Ага, — поддакивал Кузьнар.

— Но будущее стройки вот где, — Русин положил пальцы на обширный белый участок, чуть тронутый голубоватым кружевным узором, контурами будущих кварталов. — Это еще только мысль, идея, видишь? — говорил он тихо, пододвигая план Кузьнару.

Кузьнар кивнул головой; да, человеческая мысль именно так должна выглядеть на плане.

Русин наконец умолк и некоторое время сидел, сгорбившись, потом выпрямился и заглянул Кузьнару в лицо.

— Значит, ты берешь на себя это дело, — промолвил он уже спокойнее. — Я поеду туда с тобой, потолкуем с людьми. — Он не сводил глаз с Кузьнара. — Выбери день.

Кузьнар повернулся к нему и стал доставать папиросу из лежавшей на столе пачки.

— Мысль хорошая, — он кивнул головой, — отличная мысль, Кароль. Можно будет поговорить об этом… — Он опасливо поднял брови. — Ну, скажем, этак через полгода.

— … Попросите его позвонить через час, — сказал Русин, отвечая на телефонный звонок. — Я занят.

Он положил трубку на аппарат и целую минуту не снимал с нее руки.