Гравилет «Цесаревич» - [18]
Папенька приехал! Папчик! Наш любименький! А я не успела описать сказку! А ты уже отдохнул?
— Да, Полька, — ответил я. — Я уже отдохнул.
— Здорово, мам, правда? Как быстро.
— Долго ли умеючи, — сказала Лиза. У нее было счастливое лиц. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в небритый подбородок.
5
Гудок. Гудок. Гудок. Еще гудок. Неужели успела куда-то уйти? Мутное марево сотен приглушенных разговоров и сотен шаркающих шагов висел в громадном зале, время от времени его продавливал шкворчащий голос громкоговорителей, объявляющих рейсы. Невозмутимый доктор Круус, свесив в длинной руке строгий чемоданчик, стоял поодаль и все посматривал на часы. Шалишь, до посадки еще восемь минут. Климов и Григорович из группы «Веди», азартно жестикулируя, что-то доказывали друг другу, присев прямо на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж.
Щелчок.
— Стасенька, алло! Доброе утро!
— Саша! — голос измученный, больной. — Господи, ну нельзя же так! Я всю ночь не спала, ждала, когда ты позвонишь…
Вот тебе.
— А я, наоборот, боялся разбудить, думал — отдыхаешь.
— Да уж, отдохнула, поверь. Врагу не пожелаешь. Ты где?
— В аэропорту. Улетаем сейчас по делам.
— Надолго?
— Точно не знаю, На несколько дней, не больше.
— Ты успел поспать?
— Да, конечно.
— Домой забежал? — вопросы заботливые, а тон чужой. «Повинность исполняю… от сердца улетаю…» Может, это она уже исполняет повинность? При таком тоне можно отвечать лишь, что все в порядке.
— Все в прядке. Забежал, конечно.
— Тебя покормили? В сухое переоделся?
— Все-все в порядке. Ты-то как?
— Да пустяки.
Это могло значить и что сырость опять ударила по бронхам. И что какой нибудь журнал опять задерживает с выплатой, и в доме нет денег. И что угодно. Очень значимое слово «пустяки», когда его произносят так. Но пытать о подробностях бесполезно — не скажет нипочем. Остается либо бессильно гадать до зуда под черепом, либо махнуть рукой, дескать все равно сейчас ничем помочь не могу. Но так вот раз махнешь, два махнешь, три махнешь — и близкий человек становится чужим. А раз погадаешь, два погадаешь, три погадаешь — и сбрендишь. Широкий выбор.
— Стасик, я как только вернусь — сразу позвоню.
— Звони.
— Знаешь, ужасно хотелось забежать прямо посреди ночи…
— Ну и забежал бы.
Я глотнул воздуха.
— Стасик, но ты так ушла в порту…
— Обычно ушла, ногами. Саша, тебе, наверное, уже пора, — она словно разглядела со своего Каменноостровского, что Круус опять отследил время и, тактично не глядя в мою сторону, сделал знак сыскарям, те поднялись, Климов набросил на плечо ремень яркой молодежной сумки с нарисованными на раздутом боку пальмами и девицами в купальниках, Григорович, прядая плечами, поудобнее упокоил на спине старомодный рюкзак. Конспираторы.
Я и не знал, что сказать. От беспомощности слезы наворачивались.
— Береги себя, Сашенька, умоляю, — глухо сказала Стася и повесила трубку.
Тюратам
1
Жара.
Зыбко трепещет горизонт. Степь еще не сожжена, еще не стала мертвенно-коричневой и пыльной, но уже тронута жесткой желтизной. Раскалено бледно-голубое предвечернее небо, ни облачка на нем, лишь темная крапинка ястреба перетекает через зенит.
От Каспия сюда, отсюда к Алтаю, через Алтай в Монголию и дальше, дальше, обрываясь лишь вместе с материком, тянется этот изумительный, не знающий себе равных, раскатанный и утрамбованный тысячелетним солнечным половодьем травяной океан.
Великая степь. Грандиозный котел, кипевший двадцать веков. Сколько раз он выплескивал обжигающие оседлый мир волны! Великая культура, не столько, быть может, по конечным достижениям своим — хотя нам ли, забившимся в тяжелые утесы неподвижных домов, судить об этом, — сколько по своеобразию и по длительности этого своеобразия.
Едет гуннов царь Аттила…
Где-то здесь — ну, может, немного южнее — прошли когда-то те, кто, поначалу залив половину Руси кровью, затем выдержав волну ответной экспансии, давно стал с этой Русью как бы двумя сторонами одной медали, драгоценной медали, которой скупая на призы история награждает тех, кто сумел выжить и сжиться.
Священная земля.
Словно бы в задумчивости отойдя подальше от остальных и улучшив момент, когда на меня не смотрели, я опустился на колени и быстро поцеловал эту сухую и крепкую, как дерево, землю. Поднялся. От ангаров уже шпарил, подпрыгивая на невидимых отсюда неровностях, открытый джип, уже виден был начальник тюратамского гэ-бэ полковник Болсохоев, стоявший в кабине рядом с шофером и отчетливо подпрыгивающий вместе с джипом. Одной рукой он вцепился в ветровое стекло, другой придерживал за козырек фуражку. Я медленно пошел ему на встречу. Джип подлетел и, передернувшись всем телом, остановился, как вкопанный, Болсохоев, с заранее протянутой рукою, соскочил на землю. Мы обменялись рукопожатием.
— Здравствуйте, Яхонт Алдабергенович.
— Здравствуйте, Александр Львович, с прибытием, — он тронул фуражку, до этого, видимо, нахлобученную слишком туго, чтобы не сдуло. — Да, Ибрай вас очень точно посадил. С этого самого места взлетал «Цесаревич». До ангаров триста двадцать метров. Тягач, который выкатил гравилет со стоянки на поле, вел Усман Джумбаев. И по его собственным словам, и по всем свидетельствам — к аппарату он не подходил. Привел тягач из гаража — вон там наши гаражи, слева — не выходя из кабины, дождался, когда зацепят, вывел на поле, дождался, когда отцепят, опять-таки не выходя из кабины, и вместе с техником Кисленко вернулся в гараж.
Книга «Руль истории» представляет собой сборник публицистических статей и эссе известного востоковеда и писателя В. М. Рыбакова, выходивших в последние годы в периодике, в первую очередь — в журнале «Нева». В ряде этих статей результаты культурологических исследований автора в области истории традиционного Китая используются, чтобы под различными углами зрения посмотреть на историю России и на нынешнюю российскую действительность. Этот же исторический опыт осмысляется автором в других статьях как писателем-фантастом, привыкшим смотреть на настоящее из будущего, предвидеть варианты тенденций развития и разделять их на более или менее вероятные.
Произошел ли атомный взрыв? И, если да, то что это — катастрофа на отдельно взятом острове или во всем мире? Что ждет человечество? На эти и другие вопросы ищет ответы ученый Ларсен…Вариант киносценария к/ф «Письма мертвого человека». Опубликован в Альманахе «Киносценарии», 1985, выпуск I.Государственная премия РСФСР 1987 года.
Вячеслав Рыбаков больше знаком читателям как яркий писатель-фантаст, создатель «Очага на башне», «Гравилёта „Цесаревич“» и Хольма ван Зайчика. Однако его публицистика ничуть не менее убедительна, чем проза. «Резьба по идеалу» не просто сборник статей, составленный из работ последних лет, — это цельная книга, выстроенная тематически и интонационно, как единая симфония. Круг затрагиваемых тем чрезвычайно актуален: право на истину, право на самобытность, результаты либерально-гуманистической революции, приведшие к ситуации, где вместо смягчения нравов мы получаем размягчение мозгов, а также ряд других проблем, волнующих неравнодушных современников.
Герой романа — старый большевик, видный государственный деятель, ответственный работник Наркомата по иностранным делам, участвующий в подготовке договора о ненападении между СССР и Германией в 1939 г.
Начало конца. Смерть витает над миром. Одинокий человек с ребенком в умершем мире. Очень сильный и печальный рассказ.
Мир, в котором РОССИИ БОЛЬШЕ НЕТ!Очередная альтернативно-историческая литературная бомба от В. Рыбакова!Мир – после Российской империи «Гравилета „Цесаревич“!Мир – после распада СССР на десятки крошечных государств «Человека напротив»!Великой России... не осталось совсем.И на построссийском пространстве живут построссийские люди...Живут. Любят. Ненавидят. Борются. Побеждают.Но – удастся ли ПОБЕДИТЬ? И – ЧТО ТАКОЕ победа в ЭТОМ мире?
Не совсем обычное попаданство в 1920 год. Легкий сюжет, без политики и прогрессорства. Кто ищет глубокий смысл – вам сюда не надо.
Выходя на смену, фельдшер скорой помощи Ярослав Логинов не предполагал, что обычный рутинный вызов, в буквальном смысле, изменит всю его жизнь — не только настоящую, но и прошлую. Реальность становится зыбкой, привычный мир оказывается чужим, а вчерашние коллеги сегодня становятся участниками интриг давно минувших лет. Чтобы вернуть привычный порядок вещей, он должен найти причину происходящего, но каждый новый шаг через грань только усиливает хаос, творящийся вокруг.
После того как Дороти попала в туннель времени и пространства, все изменилось. Она оказалась в 2076 году. Ее волосы побелели, а лицо изуродовано шрамом. Чтобы выжить в жестоком мире будущего, Дороти вместе с Романом примкнула к знаменитой банде. Эш продолжает верить, что Дороти не погибла. Но найти ее будет нелегко, ведь их могут разделять сотни лет. У Эша не осталось времени. Скоро исполнится видение, в котором он погибнет от руки девушки с белыми волосами.
Что будет если богам станет скучно? Они устроят игру. Игру не простую, а со ставками, но какими? Это и надо выяснить Данилу. Он попал в игру не по своей воле, но зная про богов, решил стать одним из них. Автор принимает абсолютно любую критику, будет пытаться исправляться по мере возможностей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
"Я Ельцин панимашь. Президент всея России. Только вот незадача - ничего не помню о своей жизни до декабря девяносто первого года. Ну с кем не бывает, стукнулся где-то головой, понимашь, амнезия и случилась. Напрягает меня другое - то, что я "помню" наперед, не произошедшие еще события. И события эти, как президенту, мне категорически не нравятся па-ни-машь! А все вокруг торопят и подгоняют, им все нравится. Штаа делать, как быть?" Все герои, встреченные вами в представленном фантастическом романе действуют в параллельном мире, очень и очень похожем на наш, до момента попадания в него главного героя.