Гранит не плавится - [7]

— Молодец, ты очень хорошо играешь! Кто научил тебя?

— Мама, — ответил я.

Тут все по приглашению деда направились в столовую.

За роскошно сервированным столом каждый занял место по старшинству. Во главе стола уселись дед и бабушка, по правую руку от них — дядя Гриша, бородатый Николай. По левую — Сусанна, её жених, мама. Меня хотели посадить с детьми в конце стола, но я поспешил занять свободный стул рядом с мамой.

Дед поднялся с бокалом шампанского в руке и долго и скучно говорил о «святая святых» — о семье, о необходимости послушания и почтения к родителям. Закончил он тем, что прошедший год, благодарение богу, был хорошим годом. Слушая отца, мама всё ниже и ниже склоняла голову. Когда же он сказал, что прошедший год был хорошим, она вздрогнула, словно её ударили, и заплакала.

За столом воцарилось неловкое молчание.

Дед сурово спросил:

— Что тут происходит? Почему у всех такие кислые физиономии? Почему ты плачешь, Виргиния? Может быть, я не так сказал?

— Как можно говорить, что прошедший год был хорошим? — тихо сказала мама. — В этом году погиб мой муж, осиротел мой сын. Да не только он один…

— Что поделаешь, такова воля всевышнего! Все смертны. — Дед поставил бокал на стол. — А в своём горе виновата ты сама. Нужно было слушаться родителей. Чего только я не сделал для тебя, думая о твоём будущем! Свидетель бог, — ничего не жалел… В гимназию отдал, лучших учителей музыки нанимал, в Петербург учиться послал. А ты чем ответила на мои заботы? С кем связала свою судьбу? С бунтовщиком, нищим, оборвышем…

Он ещё что-то хотел сказать, но тут я вскочил с места и, не помня себя от обиды, крикнул:

— Не смейте! Не смейте так говорить о моём отце! Мама, мамочка, пойдём отсюда! — И, не дожидаясь её ответа, побежал к двери.

— Истинно сказано: яблоко от яблони недалеко падает! — услышал я за своей спиной разгневанный голос деда.

За мной побежал дядя Гриша.

— Постой, постой, куда ты? — говорил он, но я не слушал его. Схватил в передней своё старенькое пальтишко и выбежал на улицу. В ожидании матери сел на каменные ступеньки подъезда. Я понимал, что по моей вине произошло что-то тяжёлое, неприятное, но иначе поступить не мог…

Вышла мама. Подняла меня, обняла за плечи. Она ничего не сказала мне, но я понял, что она не сердится на меня.

Трамваи уже не ходили. На последние деньги мама наняла извозчика, и мы поехали домой.

На следующий день утром к нам пришёл незнакомый человек. Он передал мне конверт, в котором были деньги и письмо от Дяди Гриши. Письмо мама прочитала, а деньги вложила в конверт и вернула.

— Ответа не будет, — сказала она посланному. Когда он ушёл, я подошёл к маме и, не говоря ни слова, поцеловал её. О маминой родне мы больше никогда не говорили, — она как бы перестала существовать для нас.

Дни текли однообразно. Я готовился к выпускным экзаменам. Мама после школы бегала по урокам.

Плохо у меня было с одеждой, особенно с обувью. Ботинки совсем разваливались, — не ходить же в школу босиком, да ещё сыну учительницы! Помощь пришла совсем неожиданно.

Как-то вечером прибежал ко мне Костя:

— Иван, тебя Матвей Матвеевич Чеботарёв кличет!

— Зачем?

— Там узнаешь…

Схватив шапку, я побежал за Костей. Я был знаком с мастером Чеботарёвым — он дружил, с папой, часто бывал у нас.

Матвей Матвеевич долго расспрашивал меня в своей маленькой конторке про наше житьё-бытьё, про мамино здоровье. Поинтересовался, что я думаю делать после окончания школы.

— Не знаю, — ответил я. — Маме хочется, чтобы я продолжал ученье, но для этого нужны деньги, а у нас их нет.

— Да, об ученье пока что тебе думать нечего! — Посмотрев на мои рваные башмаки, старый мастер покачал головой. — Вставай, пошли со мной!

— Куда?

— Много будешь знать, скоро состаришься!..

Он повёл меня в город и купил недорогие, но крепкие ботинки. Заметив моё смущение, растерянность, погрозил пальцем:

— Ты брось эти штучки — от чистого сердца. Понимаешь?

Странное дело: от своих родственников я не принял бы никакого подарка, а от него принял, хотя мастер Чеботарёв был для меня совершенно чужим человеком…

Настал долгожданный выпускной вечер. Директор наш, добрейший Антон Алексеевич, вручая мне аттестат и грамоту за отличные успехи, даже прослезился.

— Наша школа может гордиться такими учениками как ты, Силин, — сказал он.

Особой радости от того, что окончил школу и что директор похвалил меня, я не испытывал. На душе было тревожно. Передо мной опять вставал проклятый вопрос: как быть дальше, что делать? Оставался единственный выход — работать. Но где? Кому я нужен без профессии, без трудовых навыков? Мои школьные знания и французский язык были ни к чему…

На школьном балу я не остался. Зашёл в свой класс, посидел за партой и мысленно попрощался со школой, где провёл семь лет.

Вышел на улицу. Было ещё совсем светло. В переулке, недалеко от школы, поджидал меня Костя. Это тронуло меня.

— Я знал, что ты на танцы не останешься, — сказал он и протянул мне свёрток.

— Что это?

— Подарок вот… по случаю окончания.

В свёртке оказался однотомник моего любимого поэта, Лермонтова.

— Спасибо, Костя.

— Чего там!..

Мы прошли вдоль железнодорожной насыпи и, поднявшись на холмик, сели. Тихо было кругом, не было видно ни единой живой души. Кто бывал в наших местах, тот знает, какие это унылые места — одни известковые холмы, заросли чертополоха да обрывы.