Границы из песка - [34]

— Вы не хуже меня знаете, что испанская республика находится в крайне тяжелом положении и что среди некоторых групп военных зреет заговор против законного правительства.

— Если вы хотите знать мое мнение о происходящем, — мягкие, пухлые руки консула с темными пятнышками на тыльной стороне непроизвольно поглаживают обитый кожей край стола, — то я не думаю, что в настоящий момент существует возможность мирного выхода из кризиса. Республика не в состоянии избежать социального взрыва, да и нацию все больше охватывают большевистские настроения. На мой взгляд, разумное вмешательство вооруженных сил ради восстановления порядка, как это сделал в 1923 году генерал Примо де Ривера[33], было бы не самым худшим решением. Не забывайте, что с прошлого века в испанской армии очень сильны либеральные традиции, а для многих офицеров английская военная история служит эталоном.

— То есть вы считаете, что военная диктатура в Испании отвечает интересам Соединенного Королевства? — спрашивает Керригэн, от изумления даже прекратив свое хождение по кабинету.

Вылетающие из уст собеседников слова безнаказанно порхают по комнате.

— Если вам угодно интерпретировать это таким образом, то да, — сэр Джордж Мэйсон недовольно хмурит брови и взволнованно ерзает в кресле.

Керригэн поднимает голову. Его серые глаза на мгновение превращаются в холодные камешки. Затем он делает несколько шагов, опирается обеими руками о край письменного стола, наваливаясь на них всей тяжестью, и начинает говорить, тихо, но с нажимом:

— Должен признаться, вы меня удивили. Вот уж не думал, что Уайтхолл проявит такую лояльность в отношении осуществляемой нацистами торговли оружием, оправдывая это необходимостью крестового похода против большевиков.

— Я этого не говорил, — представитель британского правительства явно обеспокоен.

— Неужели вы все действительно думаете, что вмешательство Италии или Германии в испанские дела ничуть не затронет британские интересы? А никому не приходит в голову, что подобная помощь может быть оплачена территориями или сырьем — железом, цинком, ртутью, вольфрамом? — Керригэн голосом выделяет последнее слово. — Но пусть даже этого не произойдет, все равно, если Испания присоединится к итало-германскому союзу, разве удастся уберечь наши инвестиции в эту страну и сохранить гегемонию британских предприятий в испанской внешней торговле? Я уж не говорю о безопасности Гибралтара как военно-морской базы, нарушении европейской безопасности в целом и возможности второй мировой войны.

Вам, например, не приходит в голову, что Франция окажется в окружении трех фашистских государств?

— Ну, ну, не будьте паникером, — говорит консул, вставая и протискиваясь между столом и роскошным кожаным креслом. — Вот если в Испании и дальше будут крепнуть советы, тогда мы действительно потеряем финансовое господство над этой страной, причем надолго. К тому же, насколько мне известно, среди испанских военных нет такого опасного доктринера, как Адольф Гитлер, или такого непредсказуемого демагога, как Бенито Муссолини, — это все благоразумные, консервативные, националистически настроенные профессионалы, и если они все-таки решат вмешаться, то только для того, чтобы справиться с хаосом и прогнать призрак коммунизма.

— Верится с трудом, — говорит Керригэн, и рот его кривит горькая усмешка. — Мы, англичане, — вообще народ без веры. Возможно, когда-нибудь поверим во что-нибудь мистическое, — добавляет он загадочно, не особенно беспокоясь, поймет ли его консул.

— Что вы хотите сказать?

— Ровным счетом ничего. Теперь я понимаю, в чем заключается дипломатическая деятельность: сидеть сложа руки и ждать, когда произойдет то, чего вполне можно было избежать. Не удивлюсь, если вся наша беседа была чистой воды фарсом, дабы скрыть пока не известные мне факты. — Держа двумя пальцами сигарету на уровне глаз, Керригэн продолжает: — Когда станет ясно, откуда взялась эта политика закрытых глаз, — а это обязательно однажды произойдет, — будет уже поздно.

Выйдя из кабинета и направляясь в другие служебные помещения, чтобы продлить паспорт, Керригэн думает о пространной статье, которую London Times никогда не опубликует. Если крупная дипломатическая игра заговорщиков заключается в том, чтобы убедить правительство Его Величества, будто вся их деятельность направлена против якобы существующих советов, а республиканский режим, который допускает их существование, не заслуживает поддержки демократических государств, то они могут считать первую свою цель достигнутой. Он вообще убежден, что в политике так называемые принципы или идеалы как нечто независимое от реальности или связанное с определенными духовными ценностями — свободой, справедливостью, честью — попросту отсутствуют. А не наивно ли думать, будто они присутствуют в человеческих отношениях?

Мысли Керригэна сумбурны, неопределенны. Наряду с унынием, внутри вскипает презрение к себе. Он заметил: если что-то делаешь или говоришь, не совсем понимая, зачем, и с течением времени это понимание не приходит, то начинаешь искать утешения в далеких от тебя, но значимых событиях, которые своим размахом затушевывают личную ответственность, — грубый, но вполне гуманный способ спасения от ошибок, не поддающихся исправлению.