Граница. Таежный роман. Карты - [17]

Галя, Галчонок…

Алексей живо представил себе заплаканное лицо в изголовье своей койки. Белый халат, накинутый на плечи, капельница, запах хлорки из коридора… Галя, Галчонок! Иногда Алексею, как мальчишке, обделенному материнской лаской, хотелось заболеть, заболеть очень сильно, пусть даже смертельно опасно, ради того, чтобы все неприятности, сутолока служебных дней отступили, отгороженные стенами палаты, оставив только их двоих, его и Галку. Вот она сидит, бледная, держит руку мужа и не сводит глаз с его сомкнутых век. В эту минуту он, Алексей Жгут, наконец будет бесконечно дорог, нежно любим, жалеем, нужен, все его промахи, головотяпство, разгильдяйство, непрактичность и неспособность сделать карьеру отойдут на задний план.

Потом воображение заботливо подбросило ему сочувственно улыбающееся из-за Галиного плеча лицо капитана Голощекина. Этот-то будет очень доволен, что Жгут остался в живых.

Алексей налил в стакан водки, выпил тремя шумными глотками, поморщился., но закусывать не стал. Пока приходил в себя и сквозь выступившие на глазах слезы смотрел на рукоятку табельного оружия, в голову пришла интересная мысль: а не выпустить ли заготовленную для своего лба пулю в Голощекина? Хороший выход! Лучше, чем расставаться с собственной жизнью.

Но спустя секунду Алексея уже одолели сомнения. Во-первых, какой бы сволочью ни был Никита, не он проигрывал казенные трубы заезжим ловкачам. Даже если он и был с ними как-то связан, что представлялось не вполне реальным, он не заслуживал смерти. В любом случае Голощекин выручил его. Выручил, пересадив из одного силка в другой, но все же выручил. И неизвестно, как стали бы разворачиваться события, если бы он, Алексей Жгут, не бросился на капитана с кулаками, — может, долг этот рассосался бы как-нибудь…

Алексей вздрогнул и выпрямился на табурете. О чем это он думает? Жалеет, что заступился за честь своей жены? Или он — наивный ребенок и не понимает, что Никита не отвязался бы от Галины, не получив своего? Капитан верно рассчитал, что расплатиться с ним завклубом не сможет. Не сможет иначе, чем уступив собственную жену. Да и этого будет мало. Придется

распродавать все, что есть в доме, отрабатывать как-то эти деньги. Алексей не сомневался, что способ отработки Никита найдет быстро. За ним не заржавеет. Он наверняка даже придумал этот самый способ отработки. Иначе нипочем не дал бы денег. Все просчитал, все предусмотрел…

Все, да не все. Алексей протянул руку и взял со стола пистолет. Вот этого варианта Никита Голощекин никак не предвидел. Забавно было бы посмотреть на его перекошенное от злости лицо, когда вместо своих денег он получит приглашение на скромные поминки по самоубийце. Нищему самоубийце, у которого всего-то и есть за душой, что триста рублей, да двадцатка, заначенная на кухне, за банкой крупы. Надо бы достать эти два скрученных в трубочку червонца. Пригодятся они Галке…

Стоп! Почему же они пригодятся Галке, если пуля достанется подлецу, гаду, насильнику и прочее Голощекину?

Алексей с тоской посмотрел на вороненый затвор. Не придется ему убивать Никиту. По большому счету, не за что его убивать. Всех подлецов стрелять — никаких патронов не хватит, а разве Никита виноват, что офицер Жгут дожил до своих лет и остался дураком и неудачником, неспособным держать себя в руках, отвечать за свои поступки, думать прежде, чем делать что-то? Нет, не Голощекин тут виноват. Выпутайся Алексей сейчас, он непременно вляпается в новую историю, еще похлеще. Это даже не загадывай!

Вляпаться в историю Жгут большой мастер. Вот только выпутываться никак не научится, а уж о том, чтобы научиться не вляпываться, и речи не идет.

Эх, если бы можно было все вернуть! Не все, но хоть чуточку, хотя бы последние сутки! Если бы можно было отработать этот долг, искупить как-нибудь, отсидеть за него на «губе» хоть год, хоть два. Но поздно, ничего уже не поправишь.

Нет, это — его пуля, и только его. Он мужчина, он какой-никакой, но офицер, а потому должен отвечать за свои ошибки. И ведь важно отвести беду от Галины. Ну убьет он Голощекина, и что? Следствие, суд. Долго ли, коротко ли, но всплывут истории и с картами, и с попыткой изнасилования. Алексею впаяют по полной программе, а Галкино имя вываляют в грязи, оповестят всех и каждого, и слухи потянутся за ней, расходясь пыльным шлейфом и обрастая все новыми подробностями. Как ни крути, но вдова офицера-самоубийцы все-таки лучше, чем жена уголовника, застрелившего своего сослуживца за то, что тот то ли приставал к ней, то ли спал с ней, то ли она сама за ним бегала… Злые языки могут повернуть эту историю и так, и этак… Алексей двинул пальцем и снял пистолет с предохранителя. Развернув ствол к себе, он приставил его ко лбу. Рука дрожала. Скосив глаза наверх, он попытался придать стволу более или менее перпендикулярное своему лбу положение. Зачем? Для верности. Чтоб наверняка, без всяких там госпиталей, реанимаций, ком, чтобы— бабах! — и нету Лешки Жгута. Чтобы вынесло, к чертовой матери, все непутевые мозги…

Алексей опустил пистолет и медленно обернулся. За спиной стоял холодильник.