Граница миров - [106]
– Дай мне последнее свойство, которого мне не хватает, Янус. Позволь мне отыскать Другого, пока он не увлек весь мир, включая твой ковчег, в бездны.
– Ваш Другой, señora, еще более неуловим, чем я. Я велел своим лучшим Эгильерам определить его местоположение. Это ни одному из них не удалось.
– Чтобы найти, нужно гнать… то есть знать, что ищешь. Вы не знаете Другого, как я его знаю. Сделай из меня своего Эгильера, Янус, и всё придет в норму.
– Гибельная идея, – заметил Крестный.
– Дерьмовая идея, – подхватила Дама-с-Разными-Глазами.
Виктория не узнала, каков был ответ Мужчины-Женщины. Она больше ничего не слышала. Водоворот заглатывал звуки и формы. Маленькая-Очкастая-Дама, казалось, внезапно ее заметила, и все тени, мятущиеся у нее под ногами, жадно простерли к Виктории руки. Тысячи рук, но ни одной не удалось схватить ее. Водоворот унес ее далеко от поверхности, к таким глубинам, где уже не было границы между ею и не ею.
Она забыла Крестного, Маму и дом.
Она забыла Викторию.
Дрейф
В те времена, когда Офелия проходила обучение в «Дружной Семье», у нее была одна обязанность, которую она ненавидела больше любой другой: прочистка сливных труб в душевых. Всё наиболее неприятное, что выделяется телом, скапливалось там в форме волокнистой каши, которую следовало регулярно вытаскивать из сливов, чтобы избежать засоров, особенно если душевые используются сообществом мужчин и женщин всех возрастов. Вонь из сливов общежития шла невыразимая.
Именно такой запах и пропитывал весь дирижабль.
Кабины, трюмы и туалеты были переполнены пассажирами. Они прижимали к себе те немногие личные вещи, которые смогли унести в момент облавы; какой-то мужчина судорожно вцепился в тостер, не позволяя никому отнять его. Некоторые были настолько измотаны, что лежали прямо на полу, не протестуя, даже когда другие задевали их ногами.
В царящей кругом жаре было что-то животное, первобытное.
Когда ведущую к трапу дверь закрыли, Торн остался стоять, застыв на пороге. Каждый пассажир представлял для него алгебраическую переменную, которую следовало вписать во всё более сложное уравнение. С привычной маниакальностью он уже открывал свой флакон с дезинфицирующим средством.
– Иди за мной, – сказала ему Офелия.
Она наконец-то справилась со строптивыми сандалиями. Прокладывая дорогу, она просила других подвинуться, чтобы дать пройти, не раз получая в ответ недовольное ворчание. С момента, когда она проснулась в часовне, ей не удавалось идти по прямой – она невольно пыталась выправить движения, которые больше в этом не нуждались. Несмотря на все усилия избежать соприкосновений, она читала разную одежду, всё больше и больше пропитываясь страхом, гневом и горем. Семейные говоры почти всех ковчегов смешивались, накладываясь друг на друга. Помимо дежурных лампочек свет исходил от штампов, сияющих на лбах тех нелегалов, кому удалось скрыться из амфитеатра. Всё, что осталось от космополитизма и разнообразия Вавилона, сконцентрировалось здесь.
Сутулясь под низким потолком, Торн старался не допустить, чтобы его кто-то задел. Любая случайная подножка могла вызвать гибельный бросок когтей.
Офелия заметила Элизабет, сидевшую в глубине переполненной раздевалки, но та не ответила на ее приветственный взмах рукой. Она поджала под себя длинные ноги, безропотная, похожая на гладильную доску, которую сложили и надолго убрали в шкаф.
Добраться до прогулочных палуб на корме оказалось истинным подвигом: их брали приступом мужчины и женщины, которые бились о двойное остекление. Они отчаянно ругались запрещенными словами. У этих не было штампа на лбу, но их разношерстные броские тоги никак не вписывались в положенный дресс-код.
Плохие Парни Вавилона.
По крайней мере, здесь Торн сумел прислониться к стеклу, держа всех в поле зрения. Сквозь смотровые окна виднелся лишь кусок перрона в тумане и стоящие на посту гвардейцы, глухие к призывам пассажиров; штыки их ружей поблескивали в свете фонарей.
– Чего они ждут? – спросила Офелия. – Других нелегалов?
Торн взял с буфета салфетку и воспользовался ею, чтобы тщательно стереть весь жир, налипший на стекло от множества пальцев, потом указал на ветровой конус снаружи. Он был приспущен.
– Дыхание Нины.
– А что это?
– Так вавилоняне называют южный ветер. Он поднимается каждую ночь в сухой сезон.
– А зачем его ждать? Это же дирижабль, а не воздушный шар.
Торн достал из кармана перчатки, которые Офелия вручила ему на сохранение. Самолично натянул их на нее, сначала на одну руку, потом на другую, и даже застегнул пуговички на запястьях. Каждое его движение было невероятно интимным. Торн вел себя, как если бы волнующаяся вокруг толпа вдруг превратилась в нечто не имеющее к ним отношения. И только сменив ее временные очки на настоящие, он погрузил стальной взгляд в глаза Офелии.
Ему не пришлось ничего говорить. Она поняла. Не будет ни пилота, ни экипажа.
– Тебе следовало остаться на перроне, – тихо проговорила она.
Суровые губы Торна скривились. Усмешка была мимолетной, как сверкание молнии, но Офелии она показалась утешительней любых слов.
