Граница дождя - [48]

Новостью для Маши было большое количество внутренней информации, приходящей по электронной почте, — то и дело раздавалось характерное треньканье, означавшее получение нового сообщения. Как ни странно, e-mail не был русифицирован, поэтому читать иные сообщения на латинице было забавно, а порой не сразу можно было уловить смысл.

В один из ее первых рабочих дней, когда Володя позвонил вечером, гуляя с собакой (кстати, ее мобильник теперь тоже оплачивался фирмой), Маша удивленно спросила, почему они до сих пор пользуются электронной почтой на латинице. Володя объяснил коротко и внятно:

— Ты, конечно, умная, но простодушная и пока еще не начальник, потому и не понимаешь. Написанное слово имеет вес, «не вырубишь топором», а на латинице оно как бы не настоящее, брошенное вскользь, не имеющее цены. Мне гораздо быстрее написать распоряжение, чем, скажем, объяснять по телефону и попутно отвечать на миллион не имеющих отношения к делу вопросов, «раз уж генеральный позвонил» или, не дай бог, вызвал. Но я не хочу, чтобы недостаточно продуманные слова могли работать против меня. И эти дурацкие чужие буквочки в какой-то мере меня страхуют. Ясно?

Уж куда яснее! Ну и хитер же он!

Может быть, именно из-за этого в каждом, даже самом простом действии ей мерещился подвох, незаметный тайный смысл, такая подозрительность была смешна, но отделаться от нее оказалось невероятно трудно. Пожалуй, стремление увидеть во всем заднюю мысль, двойное дно было единственной трудностью. Сама по себе работа в принципе мало отличалась от той, которую ей все чаще приходилось выполнять и раньше: контроль за прохождением книг, только теперь их стало на порядок больше. Она чувствовала себя начальником штаба, передвигающим разноцветные флажки на фронтовой карте. Постоянное обновление сводок, сведений, где прорыв, где опасность нарушения графика, полная готовность в любой момент ответить на любой вопрос о каждом издании. И главное: увидеть, где появляются новые, нереализованные возможности.

Формально подчиненных у нее не было, а сама она была подотчетна дирекции. Но поскольку, как принято было говорить, она регулировала потоки, от нее многие зависели, очередность действий иногда решала успех дела. Должность была новая, все приходилось придумывать на ходу, дверь кабинета не закрывалась, а рабочий день пролетал как один час. Маше иногда хотелось задержаться, в тишине разобраться с бумагами, но начальство этого не поощряло. Володя на каждом собрании говорил, что, по его понятиям, если человек приходит на работу со свежей головой, то в течение дня может еще успеть десять раз кофейку попить и с коллегами поболтать. Случались, правда, авралы, и тут уж со временем никто не считался. В общем, было интересно, наверное, поэтому Маша не очень уставала.

А там подоспела первая зарплата. Поскольку она выдавалась в долларах, Маша по дороге домой безуспешно пыталась вычислить, во сколько раз она превышала прежнюю, — все время сбивалась. Она долго думала, что подарить Верочке «с первой получки», потом взяла стодолларовую бумажку, положила в фирменный конверт и написала: «И ни в чем себя не ограничивай». Та осталась очень довольна.

Ее выходные дни изменились не меньше рабочих. Избалованная прежним свободным режимом, она теперь поняла, почему для большинства женщин уикэнд ассоциируется прежде всего со стиркой-уборкой. Житейские мелочи — набойки на туфлях, поход в сберкассу, чтобы заплатить за квартиру, — неожиданно выросли в небольшие проблемы. Зато расхожая формула «деньги — это свобода» обрела вполне реальный смысл: свобода не думать о том, что на соседней улице йогурт на тридцать копеек дешевле, а краску для волос не обязательно покупать на оптовом рынке.

На домашние дела Маша отвела первую половину субботы и ни часом больше, чтобы не засосало. А по воскресеньям теперь ходила на аквааэробику. В бассейне царила совершенно особая жизнь. В ее группе женщины собрались разные: от молодых матерей до молодых пенсионерок. Были, впрочем, и студентки, и неработающие жены… Большинство ходило сюда давно и знало друг про друга все. Это оказался своего рода женский клуб, в который она с удовольствием и даже с увлечением вступила. Сколько же она услышала всякого полезного: где какие цены-скидки, какие пищевые добавки полезны, а какие — подделка, куда надо ехать отдыхать и где заказывать пластиковые окна… Как они разумно обо всем рассуждали, какие были взрослые. Спустя какое-то время Маша поняла, что компаньонки стали для нее «коллективной Надюшей», с успехом ее заменив. Так невысока оказалась цена их многолетней дружбы, и это открытие неприятно поразило Машу. Кстати, Надюшины телефонные звонки раздавались все реже и реже.

Незаметно прошел не только март, но и половина апреля, с московских улиц исчез снег, потребовались весенние обновки. С Володей за эти недели Маша общалась на работе по электронной почте и по четвергам на еженедельных расширенных совещаниях в его кабинете. По телефону теперь они разговаривали короче, чем раньше: все служебные темы он решительно отсекал, говоря: «Работаешь нормально и успокойся. Думаю, надо должность твою переименовать. Как тебе: менеджер-координатор, а?» Виделись всего трижды: он обедал у нее в одну из суббот, как-то раз вечером погуляли в парке — погода была как летом. И лишь однажды он позволил себе рискованное свидание.