Грани жизни - [36]

Вдруг ему представилось, что прежде всего он, Петя Мельников, обязан заботиться и думать о счастье ее жизни. И эта любовь-забота показалась Пете такой же необходимой и слившейся с ним самим, как горячая кровь молодости, дыхание и биение сердца.

Вдруг, повернувшись к Пете и явно желая переменить тему разговора, Вера Семеновна спросила:

— Вы сегодня, Петя, что-то все задумываетесь… Вы чем-то озабочены?

— О-о!.. Что ты, тетя Вера! Совсем наоборот! — воскликнула Галина. — Я даже могу за него похвастаться!.. Вы еще не знаете, что недавно сам главный технолог статью написал в многотиражке — и прежде всего о нем, о Пете…

И она так нежно и торжествующе посмотрела на Петю, что его томительная боль вдруг прошла.

«Милая! Вспомнила! Заметила!» — умиленно подумал он, мгновенно забыв мелькнувшую было мысль, что не Галина, а Вера Семеновна заметила его задумчивость.

— Собственно говоря, главный технолог написал обо всей нашей «семерке»… — заговорил Петя, но Галина восторженно заспорила:

— Нет, нет… Он прежде всего о тебе говорил, о тебе!.. Я же своими глазами читала!.. Ну перестань же скромничать!.. Я так рада за тебя, а ты… ах, бессовестный! — И Галина так ласково заглянула ему в глаза, что Петя даже покаянно подумал:

«Я слишком много требую от нее… все-таки я старше ее почти на пять лет…»

— Вот как! Радуемся за вас, Петя! — поздравили супруги Тепловы, и разговор перешел было на темы «о сложном и всестороннем, но и радующем овладении человеком смолоду избранным им трудом», как определил муж тети Веры. Но у Галины настроение уже переломилось в другую сторону. Она отодвинула чашку и капризно сказала:

— Ах, как иногда оно мне надоедает, это слово: труд, труд… трудиться, трудный, трудности… Фу, даже выговаривать не хочется это… тру, тру!..

— Ну говори; работа, деятельность, созидание, творчество… Русский наш язык богат, сама знаешь, — добродушно посоветовал Петя.

— Тоже вот хорошие слова: деяние, творение — это, правда, несколько торжественно звучит, — сказала Вера Семеновна со своей серьезно-задорной улыбкой. — А то вот такие простые и ясные всем слова: наше дело, наше общее рабочее дело.!

— Но это опять все тот же труд, труд… и тр-руд-д! — И Галина вдруг, что-то вспомнив, произнесла в раздумье — Знаете, сегодня у нас в институте был забавный спор… Есть у нас в институте один парнишка, моложе всех. Шестнадцати лет закончил с медалью десятилетку, очень способный, просто все словно хватает на лету, но ему в голову иногда приходят самые неожиданные мысли. Вот сегодня он вдруг сказал, что загадает нам загадку. Какую? А вот: как выгоднее для духовного и всяческого развития будущих поколений — ориентировать их на дальнейший, может быть, даже сказочный расцвет человеческой деятельности при коммунизме или обещать им блаженство всяческих наслаждений, но… без труда?..

— Правда, — смеясь продолжала Галина, — наш молодяшка соглашался иногда нажимать какую-нибудь там волшебную кнопку, поторчать у какого-то огромного механизма— остальное машина сама выполнит…

— А дальше что? Полное, значит, безделье, а с ним и отупение личности? — усмехнулся Петя. — Ну… а что студенты отвечали этому путанику?

— Критиковали и высмеивали… а вот я…

Галина смущенно вздохнула и прикрыла ладонью глаза.

— А что ты?

— Ну… я просто подумала… может быть, это немножко глупо и нелепо… а все-таки… если это было, зачем показывать себя не тем, что есть… правда? Вот я и подумала: при коммунизме у всех будут прекрасные квартиры и всеобщее изобилие… вот тут бы наконец полностью людям наслаждаться жизнью… Что ты посмеиваешься, Петя, противный? А разве ты бы не хотел такой жизни?

— Если бы я этого хотел, я не был бы самим собой!

— Ах, ах, как сильно сказано! Значит, по-твоему, людям нельзя будет радоваться и наслаждаться — да, да! — изобилием коммунизма?

— Да разве в коммунизме ничего нет, кроме радостей и наслаждения изобилием? А деятельность человека в технике, науке, искусстве? А безбрежные, прямо-таки сказочно расширяющиеся возможности для познания нашей земли, космоса?

— Вот, право, у наших жениха с невестой что ни разговор, то и спор, — пошутила Натэлла Георгиевна. — Лучше взгляните-ка в окно, какой вечер прекрасный!

Галина тут же подскочила к окну и, быстро переходя от одного настроения к другому, стала восторгаться картиной вечера.

— Какая она чудная, Москва, при луне под этим снежком!.. Ах, что я вижу! Тетя Вера, ты со мной не согласна? Почему? Ты же самая молодая из всех моих теток и дядей!

— А все-таки мое поколение как раз в твои годы вынесло немало испытаний, — напомнила Вера Семеновна. — Мы окопы рыли, дружинницами были на фронте, бомбежек пережили без счета…

— Под бомбежкой мы с тобой впервые друг друга увидели, — напомнил жене Теплов. — А вот взять вас, Петя, — продолжал он. — Я помню, как Марья Григорьевна вот здесь же, за этим столом, однажды о вашем опыте жизни говорила. «Вот взять, например, моего Петю. Всего шестой годик ему шел, а он уже горе видел и понимал: отца, двух братьев потерять, с матерью вместе плакать и тосковать… Вот потому еще он у меня такой вдумчивый и серьезный, что с детских лет знает, что значит горе да потери…» А вот у тебя, Галина, в памяти ничего не осталось, тебе тогда еще и двух лет не было. Ты выросла в беспечности.