Грани жизни - [35]

За столом Вера Семеновна и Иван Семенович опять о чем-то заспорили. Иван Семенович бурно возмущался и обижался, сотрясаясь грузным телом, и почему-то напоминал Пете облезлого быка с обломанными рогами и разбитыми копытами. Эльза, нелепо охая и взвизгивая, заступалась за супруга, но, едва сказав, тут же спохватывалась, — ох, опять неудачно сказано. Вере Семеновне тем легче было «срезать» — она возражала остроумное и всегда в цель. Ее муж также в нужный момент подчеркивал и заметно усилил сказанное. Бабушка — «фарфоровый лобик» подремывала в своем креслице, и сейчас Петя уже мог понять, что она сидит в кресле, забавно, как недоросток, скрестив короткие ножки в тапочках детского размера. Натэлла Георгиевна рассеянно прихлебывала чай и, казалось, выжидала удобного момента, чтобы незаметно выйти из-за стола. Галина не участвовала в споре, но с любопытством наблюдала то за растерянной злостью дяди Жана и его Эльзы, то за игрой насмешливости, иронии и умного лукавства на подвижном лице своей тети Веры.

— Обожаю эти семейные перепалки! — успела Галина незаметно шепнуть Пете. — Ну… просто спектакль!

Петя только улыбнулся ей, но сам подумал иначе: эта «перепалка» за семейным столом вовсе не спектакль, а очень давний спор о смысле жизни и деятельности человека как члена общества, важный разговор о том, как мечтает человек строить свое счастье и чего он ждет от него. У супругов Тепловых, геологов-землепроходцев, как они полушутя говорят о себе (а ведь фактически так оно и есть!), это чувство действительности и мечты так естественно и выразительно! Зато у другой четы, старшего Сковородина и его жены, это (так и хочется сказать, историческое мышление!) совершенно отсутствует, да что там — оба просто даже не знают, что это такое! Оба они желают только потреблять, да, да, именно так. Такие люди и характеры верят как реальности только тому, что они могут потреблять, и притом немедленно, сегодня, сейчас. Если этого еще нет, значит, оно и вообще не существует! Какой тупик духовного убожества!.. Если бы у этих людей было хотя бы на одну сотую больше воображения, едва ли бы они так шумно и безоглядно высказывали свои житейские соображения, которые просто напрашиваются на карикатуру. Недаром Вера Семеновна временами посылала Пете и Галине искристо-насмешливые взгляды, которые ясно выражали: Тепло-вы относились к заносчивому ворчанию Ивана Семеновича примерно так же, как и Петя. Галине все было просто смешно. Подталкивая локотком Петю у; беззвучно смеясь до слез, она шептала:

— Ты только посмотри, посмотри на них… до чего важны и серьезны, ну, просто академики!..

Наконец, Вера Семеновна, уже потеряв терпение, сказала со вздохом:

— Ах, Ваня, старший брат!.. Поговорим о чем-нибудь другом.

Но Иван Семенович сегодня пришел «облегчить душу» из-за каких-то неприятностей по службе, и ему, напротив, хотелось говорить «на морально-личные темы». Со свойственным ему тяжелым упорством он начал жаловаться, что его «не понимают и не ценят».

Натэлла Георгиевна, украдкой зевая в ладошку, но как любезная хозяйка пытаясь поддерживать разговор, попыталась было разуверить Ивана Семеновича в необоснованности его подозрений. Но он вдруг высокомерно обиделся, что его «и здесь не понимают», и так бурно завздыхал и надулся, что Галина уже громко, заливчато расхохоталась.

— Перестань, детка! — скорее смущенно, чем строго сказала ей Натэлла Георгиевна.

— Ах, мама… ну я же не могу… — виновато и смешливо ответила Галина. В ее подвижном прелестном лице сейчас каждая черточка буйно, весело играла и, казалось, еще ярче расцветала.

Но Петя, невольно любуясь ею, чувствовал странную и томительную боль за нее: в этом ее ребячливом непонимании людей, их дум и характеров было и что-то равнодушное, даже странно жестокое. Почему и как могло оно появиться? А вот хотя бы потому, что, похоже, никто Галину никогда не останавливал и не заставлял задумываться, и, например, фраза ее матери «перестань, детка!» — разве это те слова, которые заставят Галину действительно перестать и задуматься?

Пете вдруг вспомнились первые дни его сиротства, когда ему шел восьмой год. Они сидели с матерью у окна, тесно прижавшись к друг другу, словно придавленные страшной вестью. Петя чувствовал, как тихие, скупые слезы матери сливались с его детскими слезами. Голос матери был так тих, что только он один в целом мире мог его слышать и должен был помнить все до последнего слова. Да и немного их было, этих слов: маленький он еще, а и он может немало сделать, чтобы стать настоящим человеком. Он обещал «быть настоящим», хорошо учиться, не озорничать, не обижать тех, кто меньше и слабее его, читать хорошие книги и вообще все делать так, как делал отец… Вот как рано пришлось ему дать обещание, которое впору было выполнить и взрослому человеку.

«Милая, милая, — подумал Петя, снова безотчетно любуясь Галиной. — Если бы хоть одно серьезное трудное обещание довелось бы тебе выполнить, если бы надо было тебе собрать всю силу воли и сознания, ты тогда многое поняла бы и в людях и в самой себе… И как бы я старался во всем, во всем помогать тебе!»