Грани судьбы - [131]

— Нормально, предоставилось. Ещё в девяносто четвёртом. Просто, изменились не убеждения мадам Каролины или там кого-то ещё, а обстановка. А все эти Каролины — им на всё наплевать, они всегда служат тем, кто их кормит и…

— Догадываюсь…

— Именно. Сохранись СССР, поверь, такая Каролина и там бы не затерялась. С той же самой педантичностью заставляла бы эстонских детей учить русский язык и чувствовать себя частичкой единого советского народа. Получала бы благодарности по профсоюзной линии…

— Охотно верю. Думаешь, не видел таких старательных? Слушай, а что всё-таки за обстоятельства-то такие?

— Я ж тебе рассказывал, что у нас девяносто третьем было. После этого Лондон и Вашингтон зарвавшихся националов хорошенько встряхнули. В Латвии всё быстро поняли, а в Эстонии соображали долго… Пока не надоело, что у всех соседей уровень жизни в два раза лучше, чем у них. В общем, нормальные люди подвинули особо национально озабоченных, кстати, с обеих сторон, и стали наконец, страну обустраивать.

— И как успехи?

— Не знаю. Я ж из осени того же девяносто девятого на Дорогу попал. Да и потом, откровенно говоря, Прибалтика меня особо никогда не интересовала. Хотя, конечно, Старая Рига…

— Ничего особенного в Старой Риге, — ревниво заметил Балис. — Один квартал старины, да и то новоделы кое-где напиханы. На площади Латышских стрелков, помню, пятиэтажку какую-то сварганили. Крепостной стены — метров пятьдесят, да и та, подозреваю, новодел. Шведские ворота, Пороховая башня — и ничего больше. А вот в Таллине Старый Город — целый район. И крепость почти целиком сохранилась. А уж Вильнюс…

— Извини, дружище, в Вильнюсе я вообще не был, а в Таллине — только проездом. Старый Город — только издалека. А если будешь дальше требовать объективности, то вот расскажу, как в девяносто шестом бывал в Праге…

— Какая интересная у людей жизнь, — деланно восхитился Гаяускас, и друзья весело рассмеялись. А потом морпех продолжил: — Но ты всё-таки не прав. Никто нас, конечно, отсюда не гонит и мигрантами или как там ещё не называет. Наоборот, рады будут, если мы останемся. Но мы-то сами… Понимаешь, для этих украинцев и русских, которые в Эстонии живут Родина — уже там. Не для всех, конечно, но для большинства. Какой там чемодан-вокзал. Куда им ехать? Россия, конечно, примет, а только они потом до конца жизни родную Эстонию помнить будут. У нас-то в Литве вопрос просто решили: неважно кто ты по нации. Живёшь в Литве — получи гражданство, если хочешь. Не было у нас «неграждан». На моей Грани, по крайней мере.

— На моей тоже, — поспешил успокоить друга Нижниченко.

— Но были те, кто уехали. Потому что для них Литва была только временным местом проживания, не более. А Родина — где-то в другом месте. Нет, я не говорю, что они были плохими людьми, что делали для Литвы зло, но… Понимаешь, если человек может в любой момент бросить… не знаю как сказать… страну, землю… Но ты понимаешь?

— Конечно, понимаю, — заверил Мирон. Да и чего тут было не понять.

— Если он сам считает себя чужим, то откуда у него право решать, какой дальше быть этой земле и как на ней жить людям?

— Согласен.

— Вот… А здесь, на Вейтаре, мы всё-таки чужие. И, боюсь, своими никогда не станем. По крайней мере, я не стану, — подвёл итог Гаяускас.

Мирон задумчиво кивнул.

— Ну, да. Как там было: "она ненадёжный союзник. Если сейчас зазвонит телефон, и скажут: "Нийя, твоя планета нашлась…". Вроде, не переврал?

— Э-э-э…

Отставной капитан лихорадочно вспоминал источник пришедшей другу в голову цитаты. К счастью, в ней содержалось имя.

— "Через тернии к звёздам"?

— Точно.

— Хороший фильм. Момент помню: это Степан своей бабушке говорит. А вот точный текст, извини, давно забыл: сколько лет прошло. Это у тебя память, как магнитофонная плёнка.

— Преувеличиваешь, — улыбнулся Нижниченко, но глаза у него оставались серьёзными. — Но ты мне на один вопрос ответь: если чужим ничего решать нельзя, а мы, я согласен, своими не стали, то нагрешили мы капитально. Пока ребят из плена добывали, не смотрели, куда щепки летят. Ящерку вот из рабства освободили, легионеров потрепали, ты с Инквизицией аграрный вопрос обсудил. Как с этим быть?

— Да очень просто. Мы не светлое будущее Вейтаре добывали, а решали свои проблемы. Не наша вина, что ребят украли. Освободить их мы имели полное право, да и средства применили адекватные. Никакого напалма и вакуумных бомб. Про ядерное оружие молчу.

Мирон не выдержал и усмехнулся, но Балис с серьёзным видом продолжал.

— А что касается Рии, так нам право решать её судьбу отдали совершенно добровольно. Всё законно.

— Ская Серёжа выпустил незаконно.

— Не будь занудой, дружище. Имеет право мальчишка немного поиграть?

Дальше выдерживать серьёзный тон было невозможно, и друзья, наконец, расхохотались.

— Ладно, — решительно сказал Нижниченко. — Я с тобой согласен. Даже сразу был согласен. Но лишний раз проверить решение не мешает.

— Значит, уходим ночью?

— Значит, уходим. А сейчас пошли к остальным.

— Пошли. Серёжа, наверное, заждался. Очень ему хочется послушать, как я на гитаре играю, он же ни разу не слышал.

— Кстати, что ты там с ним в лесу такого сделал? То он ходил, словно в воду опущенный, а тут прямо расцвёл.