Грани судьбы - [104]

Настроив себя таким образом, инквизитор направился в замковый храм. Как и подобало воину, тан Малгадуд почитал Аэлиса. Сучапареку это не мешало и не помогало: отцы-инквизиторы не были слугами какого-то определённого бога, они выполняли наказ нынешнего пантеона о том, что иным богам, кроме ныне существующих, на Вейтаре молиться не должно, а потому могли совершать службу в храме любого из божеств.

Пожилой священник в тёмном балахоне снял с дверей тяжелый навесной замок и почтительно распахнул их перед гостем.

— Почтенный отец желает моего сослужения?

— Нет, я хочу помолится в одиночестве. Ты можешь быть свободным, всё необходимое у меня есть.

— Как будет угодно почтенному отцу.

Приволакивая левую ногу, жрец Ренса удалился. Лицо старика было изуродовано старыми шрамами, видать, из бывших рубак. Обычное дело, кому из вояк повезло дожить до старости часто в священники уходят. Лучшую долю себе после смерти вымаливают. Оно понятно, в чертогах Ренса намного повеселее, чем в мрачном сером царстве Аэлиса. Да только судьбу перехитрить сложно. Много желающих, да мало приглашенных. Не за всякого воина Ренс перед богом смерти слово замолвит. Даже не за всякого священника. Только каждый себя этим не всяким мнит. Другие ладно, а уж ему-то непременно повезёт.

Размышления о грядущей судьбе замкового жреца не мешали Сучапареку приготовиться к молитве. Инквизитор растравил на алтарном камне и зажег свечи, воскурил благовонья. Опустившись на колени, он предался молитве.

Как долго отец Сучапарек взывал к Ренсу он и сам не знал. Храм располагался в дальнем углу замка, сюда не долетали посторонние звуки, разве что дождь нудно барабанил по толстым каменным стенам и закрытым слюдяными пластинками узким окнам-бойницам. Время словно остановилось. Наверное, уже минула полночь. Замок Керни спал, бдили лишь часовые на стенах. По крайней мере, обязаны были бдить.

Всё было тщетно. Инквизитор не чувствовал никакого ответа. Ренс не пожелал помочь своему слуге.

Сучапареком вдруг овладел гнев. Все против него. Даже боги.

Будь всё проклято!

Охваченный порывом раздражения, он смахнул с алтаря оплывшие свечи. Задрал лицо к скрывшемуся во мраке куполу храма и проорал срывающимся голосом:

— Кто-нибудь! Хоть кто-нибудь, помогите мне найти беглецов! Дайте мне след! Я отдам всё, что у меня есть.

Хриплый крик отразился от стен многократным эхом.

Налетевший непонятно откуда порыв ветра погасил те свечи, которые не попали под взмах длани отца Сучапарека. Храм погрузился во тьму. Поднимавшийся с колен инквизитор вдруг пошатнулся, потерял равновесие, тяжело рухнул, крепко ударившись головой об алтарный камень, и замер без движения.

Серёжка вбежал в палатку, рухнул на пол лицом вниз и разрыдался. Худые плечи содрогались от плача.

Зачем он только пошел к костру. Надо было сразу возвращаться к себе и лежать тихонько в уголке. А теперь он стал всеобщим посмешищем.

От обиды щипало в горле. Над ним смеялись. Наверное, его считают глупышом, который путается под ногами у взрослых и мешает делать своё дело. Конечно, они вон какие здоровые, небось известные вояки. Освободили Анну-Селену, освободили Риону. Они, наверное, освободили бы и Ская, и Серёжку, если бы мальчишка вёл себя смирно и спокойно. А то, что он не мог вести себя смирно и спокойно, им казалось детской глупостью.

Да разве Серёжка убежал на войну, чтобы прославиться и стать героем? Нафиг не нужна ему вся эта слава. Пусть кто хочет забирает, он отдаст всё до последней капли и жалеть не станет. Просто, выбора другого не было. Он должен был отомстить за гибель родителей, иначе какой же он сын. Он должен был защищать Анну-Селену, иначе какой же он друг. Он должен был выпустить дракона, иначе… иначе… А что, он долен был спокойно смотреть как его голодом морят, что ли?

Кто-то вошел в палатку и присел рядом с Серёжкой. Наверняка Балис Валдисович. Сейчас, наверное, будет утешать. Конечно, он-то понимает, что Серёжка всё это делал не чтобы героя из себя строить. И Мирон Павлинович понимает, и Наромарт. А для остальных он, конечно, смешная и забавная игрушка, вроде обезьянки.

— Серёга, кончай дурить, — неожиданно произнёс вошедший Сашкиным голосом. — Ты же не девка из-за всяких дураков слёзы лить.

— Отстань, — всхлипнул мальчишка. — Тебе-то что?

— А то. Я же понимаю, что ты сейчас чувствуешь.

В душе у Серёжки боролись благодарность и злость. Сашка был нормальным парнем, никогда не делал ничего плохого. До похищения Серёжка относился к нему очень дружелюбно. Но сейчас мальчик был разозлён на всех и вся. И в сочувствии от казачонка нуждался не больше, чем рыбка в зонтике. Понимает он…

— Понимаешь… А тебе пятки когда-нибудь огнём жгли?

— А тебе пальцы в тиках ломали?

Всхлипы Серёжкины как ножом отрезало. По инерции он ещё пробормотал:

— А тебе — ломали?

И услышал в ответ:

— Думаешь, я это придумал, чтобы тебе героем показаться?

Ничего такого мальчишка, конечно, не думал. Нормальный человек про себя такого выдумывать не станет. И хвастать этим тоже. Сам Серёжка точно знал, что хвастать тем, что случилось в подвале у инквизиторов никогда не станет. Да что там хвастать. Даже вспоминать лишний раз не будет.