Гранд-отель - [93]

Вверх по лестнице поднимался курьер номер 18, Карл Ниспе, он то останавливался, то шел дальше, то останавливался, то шел. Под глазами у него были темные, как грим, тени. Он часто сглатывал слюну, под ложечкой у него сосало от нервного перевозбуждения, которым сплошь и рядом страдают служащие гостиниц. Карл Ниспе приходил на службу из жалкого закоулка в убогом заднем дворе, проводил день в холле отеля среди колонн и ковров, возле итальянского фонтана и после окончания рабочего дня возвращался в темное пролетарское бытие. Семнадцатилетний парень, еще не созревший, он обзавелся девушкой, так называемой невестой, и не мог удовлетворить требований, которые она к нему предъявляла, потому что получал мизерное жалованье. И вот он нашел в зимнем саду портсигар из чистого золота. Четыре дня портсигар пролежал в надежном тайнике, фактически это означало, что Карл Ниспе его украл. Теперь же он решился, переборол себя и решился расстаться с портсигаром, вернуть вещь владельцу, сказав, что нашел. И вот с бьющимся сердцем Карл Ниспе подошел к дверям 69-го номера, снял кепи, отчего его лицо вдруг из официального и деловитого стало обыкновенным человеческим лицом, и, простояв возле двери минут семь, наконец постучал в такт громкому стуку своего сердца.

Карл Ниспе видел, что барон фон Гайгерн четверть часа назад взял у портье свой ключ и поднялся в номер, однако за дверью никто не откликнулся на стук. Курьер немного подождал, потом, набравшись смелости, открыл наружную дверь и постучал во внутреннюю. Между дверями на крючке для одежды был аккуратно повешен смокинг барона, оставленный здесь для лакея, который должен был его отутюжить. Курьер постучал снова. Никакого ответа. Подождал, опять постучал. Ответа не было. Он нажал на ручку внутренней двери — дверь оказалась незапертой, в комнате никого не было. Карл Ниспе, кое-что понимавший в людях, ухмыльнулся и тихо присвистнул, потом положил нагревшийся в руке портсигар на стол. В комнате был беспорядок, горел свет и пахло совсем не по-гостиничному — здесь стоял запах мяты, лаванды, сигарет и сирени, дышалось легко и приятно. Несколько веточек оранжерейной белой сирени стояло в вазе. На письменном столе Карл Ниспе увидел фотографию овчарки. В центре комнаты дремала пара лакированных ботинок барона, у них были серьезные и самодовольные физиономии. Карл Ниспе с усмешкой принюхался к воздуху в номере и преисполнился почтения к атмосфере элегантного холостяцкого быта, потом о чем-то задумался и вдруг с сильно забившимся сердцем схватил со стола портсигар, сунул к себе под рубашку и бесшумно вышел из номера.

В маленьком служебном помещении, мимо открытой двери которого курьер прокрался на цыпочках, сидела за столом горничная, она писала письмо. На третьем этаже было очень тихо, на лестнице жужжал вентилятор. В Желтом павильоне теперь играли танго.

В 72-м номере, дорогом двухместном люксе, который генеральный директор Прайсинг снял для своей секретарши, музыка тоже была слышна. Прайсинг вынырнул из помадного фиалкового аромата первого поцелуя и спросил:

— Ты слышишь?

— Да. Давно слышу. Музыка. Я люблю, когда музыка доносится издалека, вот как сейчас, — сказала Флеммхен.

— Музыка? Ах нет. Ты ничего не слышишь, кроме музыки?

Вид у Прайсинга был довольно встрепанный. Он сидел на краю кровати и к чему-то прислушивался. От напряжения его брови высоко поднялись, на лбу выступила целая система морщин, сложившаяся за долгие годы, насыщенные сложными деловыми операциями.

— Мне все время что-то слышится, — с беспокойством сказал Прайсинг.

— Да что? Где? — Флеммхен уже хотелось спать. Она нетерпеливо обхватила Прайсинга за шею.

— Я слышу какой-то шорох, — упрямо ответил Прайсинг и уставился на дверь, соединявшую ванную его номера с номером Флеммхен. Перейдя из своего номера сюда, Прайсинг дверь не закрыл.

— Я тоже что-то слышу, — сказала Флеммхен, положив руку на его жилетку. — Слышу, как у вас стучит сердце. Очень четко слышу, вот: тук-тук, тук-тук…

Сердце Прайсинга в объемистой груди и впрямь производило неподобающе громкий шум. Оно стучало глухо и сильно, как насос, под серым сукном костюма. Прайсинг по-прежнему не спускал глаз с открытой двери, на белизне которой, проступавшей в полутемной комнате, лежали розовые блики света от ночника.

— Пусти-ка. Надо же посмотреть, что там, — сказал он, отбросил руки Флеммхен и встал. Кровать охнула, когда он поднимался. Флеммхен пожала плечами, глядя вслед Прайсингу. Три скрипучих шага — и Прайсинг скрылся в ванной.

Вторая дверь ванной, маленькая одностворчатая дверь из светлого дерева, обычно была закрыта. Она отделяла апартаменты, где жил генеральный директор, от номера секретарши. Отель ничего не предпринял, чтобы устранить эту преграду. Наоборот. У двери не было ручки, и если она была заперта, то открыть ее было невозможно. Но Прайсинг пустил в ход особый ключ, из тех, что использовались на его фабрике; он всегда носил ключ с собой и теперь отпер закрытую дверь. В этот вечер он покинул свой добропорядочный номер с мешочками для обуви, коробками для воротничков, футлярами для мочалок и аккуратными удобными мелочами, обеспечивающими комфорт доброго семьянина. Он прошмыгнул через маленькую дверь в недостойное, полное неожиданностей приключение.