Грамматика японского языка - [3]
Развиваясь в общем потоке филологии того времени (kokugaku), имевшей дело с древней японской литературой, японская грамматическая наука, естественно, избрала объектом изучения язык этой литературы. Однако особенность истории японского языка, как и некоторых других языков Востока, состоит в том, что грамматические нормы старого языка оказались законсервированными в литературном употреблении на многие вока. Вплоть до конца XIX в. этот письменный язык, претерпев лишь весьма незначительные, поверхностные изменения, господствовал в художественной, общественно-политической и научной литературе и в официальной документации (а также в официальном устном общении - официальных речах, торжественных выступлениях и т.п.), играл роль письменно-литературной нормы. Таким образом, грамматисты этого периода, изучая язык древней литературы, вместе с тем изучали современный им письменно-литературный язык, язык своего культурного обихода. У них не было исторической перспективы и живого ощущения изменчивости языковых форм.
А между тем рядом существовал живой язык, язык повседневного обихода и некоторых народных драматических и даже повествовательных жанров. И этот язык к началу XX в., после победы так называемого "движения за единство речи и письма", приобрел права национальной языковой нормы. Правда, письменный язык еще сохранился в одной узкой области - в официальной документации, но и оттуда он был изгнан в связи с некоторыми демократическими реформами после поражения Японии в 1945 г. Однако, когда японская грамматическая наука в начале XX в. обратилась к изучению современного языка, она сочла его только стилистически отличным от того языка, которым она занималась ранее; первая грамматика современного языка, принадлежащая Matsushita Daizaburo, поэтому и именовалась "Грамматика японского просторечия" ("Nihon zokugo bunten").
Она вышла в 1901 г., а еще в 1887 г. появился роман "Плывущее облако" Futabaten Shimei, в котором современный язык уже вступал в литературу, а в 1905 г. крупнейшей японский писатель Shimazaki Toson в романе "Нарушенный завет", представляющем собой одно из лучших произведений новой японской реалистической литературы, окончательно закрепил победу современного языка как полноценного средства художественного выражения. К концу первого десятилетня нашего века на этот язык перешла вся новая художественная литература, им пользуется пресса, на нем пишутся научные труды, в том числе и грамматики японского языка. Но японская грамматическая наука по-прежнему противопоставляет старому языку вместо современного языка "устный язык" - kōgo (kōgo - традиционно, но не точно, переводится "разговорный язык"; это наименование быстро вытеснило в применении к современному языку термин zokugo, который употребляется теперь только в своем прямом значения "просторечие") объединяя все остальное - от языка VI в., до письменно-литературного языка последних десятилетий - под названием "письменный язык" - bungo.
Это не значит, что современные японские лингвисты не питают интереса к процессу исторического развития своего языка; наоборот, существует ряд ценных работ по грамматике отдельных древних и средневековых периодов, а также по общей истории японского языка. (Мы не называем их, так как основные из них упоминает автор данной книги). И неправильным было бы утверждение, будто в японской лингвистике отсутствует понимание такого явления, как современный японский язык; напротив, существуют специальные работы, в которых сделан ряд тонких наблюдений над отдельными грамматическими особенностями языка последней четверти века (назовем для примера "Грамматику современного японского языка" (Gendai kokugohō) Imaizumi Tadayoshi и сборник статей "Изучение грамматики современного японского языка" (Gendai nippongohō no kenkyū) Sakuma Kanae). Но почему-то все это не отражается на грамматике японского языка как таковой; до сегодняшнего дня она оперирует только "письменным языком" и "устным языком", bungo и kōgo. Так, например, в текущем десятилетии один из ведущих современных лингвистов проф. Tokieda Motoki издает "Грамматику японского языка" (Nippon bunpō) с традиционным разделением на две части: "Bungohen" (1950 г.), "Kōgohen" (1954 г.) (в данной грамматике аналогичное деление проведено по главам).
Деление на грамматику "письменного языка" и грамматику "устного языка" вызывает у нас возражение по следующим основаниям.
Во-первых, в современном японском языке, как, конечно, и во всяком другом, явления исторического прошлого языка отнюдь не отрезаны наглухо от явлений, возникших в более позднюю эпоху и составивших его основу. Иначе говоря, в современном языке, помимо kōgo, есть и явления bungo, вошедшие в его грамматическую систему и притом вошедшие в разном качестве. Одни формы, например tsutsu aru (но не ari!), для выражения длительного вида употребляются в книжном стиле свободно и, значит, должны учитываться при описании форм современного глагольного спряжения. Другие, например форма некоторых прилагательных
