Гракх Бабёф и заговор «равных» - [9]
В № 17 от 26 сентября 1794 г. автор развил мысль о способах введения публики в обман: «Граждане, Комитет общественного спасения никогда не давал верного отчета о вашем внутреннем положении… Победы постоянно поглощали внимание неразмышляющей части народа»{63}.
Признавал Бабёф и существование людей, меняющих, «подобно хамелеону, свои взгляды под воздействием пропаганды горстки пожираемых честолюбием регуляторов общественного мнения»{64}. Еще один выпад против этих «регуляторов» мы видим в № 11 — сатирическое объявление, намекающее на приходящие в Конвент послания из провинций с жалобами на притеснения якобинцев (Бабёф, и не он один, полагал, что письма фабрикуются в Париже): «Требуется человек, умеющий составлять в нужном жанре обращения к Конвенту для рассылки их по департаментам…»{65}
Стоит заметить, что идея Бабёфа о существовании неких манипуляторов общественным мнением имела под собой основание. Так, Б. Бачко обратил внимание на активно циркулировавший в ходе событий 9 термидора слух о том, что Робеспьер собирается жениться на дочери Людовика XVI и стать королем; историк пришел к выводу, что слух этот был запущен специально. Позднее в своих мемуарах П. Баррас, один из видных деятелей Термидора и Директории, написал, что слух этот был хоть и ложен, но полезен для сознания народа{66}. Таким образом, в среде политической элиты действительно формируется мысль о том, что народ подобен ребенку, и его можно обманывать, манипулировать им ради его же блага.
Итак, Бабёф заявлял о том, что намерен вернуть к жизни настоящее, истинное общественное мнение и подлинное народовластие: «Закон есть выражение общей воли; этому принципу, который тираны хотели предать тлению, мы вернем румянец раннего возраста, свежесть, свойственную ему в первые годы революции»{67}.
Если для просветителей носителем мнения была прежде всего просвещенная публика, то для Бабёфа это весь народ, по крайней мере та его часть, что готова участвовать в общественно-политической жизни. «Я призываю каждого из вас помочь мне материалами», — обращался он к читателям в завершение первого номера своей газеты{68}.
Следующий ее выпуск содержал своего рода программное заявление: «Эта газета — великая книга, открытая для всех истин; это почтовый ящик для всех охранителей родины и политическая трибуна для свободных и энергичных людей, друзей принципов. Поэтому мы приглашаем всех добрых граждан посылать по этому же адресу сообщения, письма и документы, которые они сочтут полезными…»{69}
Такие же объявления будут появляться почти в каждом номере его издания. «Это подлинно общественная газета, поскольку в ней сотрудничают все добрые граждане, которые того пожелают», — отметит публицист в № 4{70}.
Бросив клич к народным публицистам во втором номере, Бабёф объявил, что отныне его газета будет делиться на две части и первую из них, озаглавленную «Температура общественного мнения», он полностью отведет под письма читателей{71}. Однако содержание следующих номеров несколько отличалось от того, что можно было ожидать после такого заявления.
Третий номер действительно открывался заголовком «Температура общественного мнения», после чего шли пространные рассуждения Бабёфа о безуспешности происков врагов народа и о множестве прекрасных писем, присланных в ответ на его призыв. Тем не менее опубликовано было лишь одно из них под заголовком «Рассмотрение вопроса о том, совместима ли свобода печати с революционным правительством». Любопытно, что от редакторского текста письмо отделено лишь кавычками: при беглом просмотре оно не воспринимается как нечто отличное от тех абзацев, что были написаны самим Бабёфом. Нет ни слова и об авторстве этого послания{72}.
Четвертый номер тоже открывался вышеупомянутым заголовком, казалось, предвосхищающим публикацию писем с мест, однако на деле вниманию читателей не было предложено ни одного из них. Всю рубрику на сей раз занимал монолог самого Бабёфа, а «глас народа» звучал лишь в пересказе редактора: «Я очень доволен тем, что придумал „почтовый ящик для истин“. Он доставляет мне столько материалов, что я испытываю только затруднение в выборе, и моя газета в первой части оказывается готова сама собой»{73}. Заявление довольно странное, если учесть, что писем от читателей в номере нет вообще.
Впрочем, вторая половина четвертого номера, озаглавленная «Раздумья мыслителя о свободе печати», начинается словами: «Я пользуюсь приглашением, содержащимся в твоем 2-м номере…» и т. д.{74}, из чего можно заключить, что это, очевидно, письмо одного из читателей. Но чье именно? Фамилии автора редактор снова не указал: в конце письма, совпадающем с окончанием всего номера, стоит обычное «К. Бабёф». Эти «Раздумья мыслителя» будут с перерывами публиковаться на протяжении нескольких последующих номеров, пока не завершатся в девятом. Но и здесь имени автора письма не указано: если, конечно, это на самом деле письмо.
Что касается рубрики «Температура общественного мнения», то в пятом и шестом номерах в ней вновь помещены тексты самого Бабёфа, а начиная с седьмого номера она и вовсе исчезает.
