Графиня Салисбюри - [9]

— И вы, злодеи, лишили короля того, в чем не отказывают и самому последнему преступнику, — короля!.. Который просил, имея все право приказать вам?.. Но этого не было воспрещено в полученном вами повелении В нем велено было убить тело, но не губить души.

— Духовник все бы открыл, ваше величество, потому что король, вероятно, объявил бы ему, что исповедь его предсмертная, и что мы его убийцы. Из этого видно, что в повелении убить его подразумевалось не допускать к нему духовника.

— О Боже мой! — сказал король тихо, взглянув на небо, — был ли когда-нибудь хоть один сын в свете, который был бы осужден слышать от убийцы отца своего о таких злодеяниях родной своей матери?.. Оканчивайте скорее, потому что мужество и силы мои истощаются!..

— Мы ему не отвечали; но, бросившись на него, схватили его, и пока я его держал, Гюрнай, клянусь, не я, но Гюрнай, бросив ему на лицо подушку, прижал с помощью обращенного стола, и так сильно, что через несколько минут его не стало.

Эдуард вскрикнул и, бросившись к Монтраверсу, остановил на нем ужасный взгляд.

— Дай мне взглянуть на тебя, злодей, чтобы убедиться, что ты точно человек. Клянусь, лицо человека, тело человека, вид человека! О демон, тигр, змея… За что тебе дан образ подобия Божия!..

— Ваше величество, мы были только исполнителями.

— Молчать! — закричал Эдуард, закрывая ему рот рукой, — молчать! Я не хочу знать, чья была эта воля!.. Я обещал тебе прощение, жизнь, я даю ее тебе, исполняю мое обещание. Но знай вперед, одно слово о привязанности королевы к Роберу, малейшее обвинение ее в участии этого ужасного убийства, клянусь моей королевской честью, которую, как ты знаешь, я хранить умею, что новое это преступление будет наказано так, что получишь воздаяние и за прежнее. С этой минуты забудь все, чтобы прошедшее было для тебя не что иное, как лихорадочный бред, исчезающий вместе с жаром. Тот, кто объявляет права свои на трон Франции по материнской линии, должен иметь мать, которую, так и быть, пусть подозревают в слабостях, свойственных женщине, но не в злодеяниях, приличных демону.

— Клянусь, ваше величество, сохранить эту тайну. Что угодно будет еще приказать мне?

— Будь готов сопровождать меня в замок Рединг, к королеве.

— К королеве!.. матери вашей?

— Да, ты привык служить ей, и она привыкла отдавать тебе приказания. Я нашел тебе при ней новую должность.

— Повинуюсь воле вашего величества.

— Обязанность твоя не будет трудна; она ограничится только тем, что ты не позволишь матери моей переступить порог замка, стражем которого ты будешь.

Сказав это, Эдуард вышел, сделав знак Монтраверсу, чтобы он следовал за ним. В последней зале дворца он нашел ожидающих его Иоанна Гейнау и графа Роберта д’Артуа. Они заметили бледность короля, но увидев, что он шел твердо и сам, без посторонней помощи, сел на лошадь, не решились спросить его о причине страждущего его вида; сели также на лошадей и последовали за ним. Монтраверс и двое стражников ехали на некотором от них расстоянии. В молчании они доехали до Темзы, переправились через нее в Виндзор, и после двухчасового путешествия увидели башни замка Рединг. В одной из комнат этого замка, со времени казни Робера Мортимера, была заключена королева Изабелла французская, вдова Эдуарда II. Два раза в год, в два определенных срока, король посещал ее. Потому она чрезвычайно удивилась, когда дверь в ее комнату отворилась, и она узнала о приезде своего сына в необыкновенное время для его посещений.

Королева, дрожа от страха, приподнялась со своего места и хотела идти навстречу Эдуарду, но силы ей изменили, и она должна была опереться на кресло; в эту минуту вошел король, в сопровождении Иоанна Гейнау и графа Роберта Д’Артуа.

Он медленно подошел к своей матери, которая подала ему руку; но Эдуард, не взяв ее руки, ограничил приветствие только поклоном. Тогда королева, собравшись с силами, заставив себя улыбнуться, спросила его:

— По какому счастливому случаю я вижу любезного моего сына, и в такое время, когда я совершенно не ожидала его?

— По желанию поправить мои ошибки в рассуждении вашего величества, — сказал Эдуард тихим и мрачным голосом, не поднимая взора на королеву, — я подозревал вас в заблуждениях, преступлениях и даже злодеяниях. Общественное мнение обвиняло вас, а по несчастью часто других доказательств и не бывает. Но теперь я совершенно убежден в вашей невинности.

Королева содрогнулась.

— Да, ваше величество, — продолжал Эдуард, — я имею на это неоспоримые доказательства; почему и пригласил с собою преданного вам Иоанна Гейнау и старинного друга вашего графа Роберта д’Артуа, чтобы они были свидетелями прощения, которого я торжественно прошу в несправедливых моих подозрениях против вашего величества.

Королева взглянула со смущением на обоих рыцарей, которые в немом изумлении присутствовали при этой сцене; потом обратила взор к Эдуарду, который, не изменяя положения, тем же голосом продолжал:

— С этой минуты замок Рединг не будет больше темницею, но местопребыванием королевы. Ваше величество будете иметь свой двор, пажей, фрейлин, статс-дам и секретаря; будете пользоваться уважением, должным вдове Эдуарда II и матери Эдуарда III, наконец, тому родству с августейшим покойным королем Карлом Прекрасным, которое дает мне право на престол Франции.