Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820 - [56]

Отделка апартаментов во дворце Брюля, отведенных послу, не была еще закончена, и господин де Прадт, не желая оставаться в отеле, не знал, где ему разместиться. Снимать временное помещение архиепископу не хотелось. Будучи очень экономным, он был весьма не прочь прикопить что-либо сверх двухсот тысяч франков, ассигнованных ему императором в качестве издержек на представительство. Видя, что посол весь погружен в эти мелочные расчеты, в то время как события разворачиваются все шире и шире и требуют всего его внимания, мой свекор предложил ему занять апартаменты, в которых жил принц Мюрат.

Господин де Прадт не заставил себя долго упрашивать и переехал к нам. Благодаря этому мы познакомились с массой мелочей его жизни и смогли составить представление о нем.

Польская армия, уже совершенно подготовленная, получила приказ отправляться в путь, имея в своих рядах блестящую молодежь, причем здесь были представлены все знатные польские фамилии. Мы были убеждены в успехе предприятия, но знали также, что армия, предводимая отважным полководцем, идет прямо в пасть страшной опасности.

Между тем все меры были приняты, и император выразил желание, чтобы властью председателя сейма был облечен старый князь Чарторижский, отец князя Адама.

Министр внутренних дел Матушевич, всем обязанный старому князю, человек замечательного ума, отправился в Пулавы уговорить своего покровителя не отказываться и принять этот важный пост. Предполагали, что подпись на союзном акте чтимого всеми старца должна произвести необычайное впечатление. Общественное положение, огромное состояние и преклонный возраст делали из старого князя патриарха. Те, кто знал подноготную мыслей императора, утверждали, что Наполеон придает этому выбору столь важное значение потому, что имеет целью противопоставить имя отца имени сына.

Связанный искренней дружбой с царем, находясь под влиянием обещаний, казавшихся тогда вполне реальными, князь Адам ожидал от Александра I восстановления Польши, мы же предполагали достигнуть того же лишь благодаря победоносным войскам французского императора.

Лелея эту несбыточную мечту – единственную страсть всей своей благородной жизни, – Адам Чарторижский оставался верен государю и в демонстрациях Наполеона видел лишь средство достижения его честолюбивых планов. Я никогда не забуду, как однажды после долгого обсуждения этих двух мнений, из которых одно уже успело сделаться для него убеждением, а другое поселило во мне надежду, имеющую в своей основе общую пользу, он воскликнул с благородным воодушевлением: «Если будущее докажет, что мое недоверие несправедливо, я сам безропотно осужу себя на изгнание из отечества, существование которого зависит от великодушия победителя; я воздвигну ему алтарь даже в пустыне, изгнанный им туда в наказание за то, что поверил обещаниям Александра».

Старый князь не разделял взглядов сына или, лучше сказать, вовсе не имел никакого взгляда и, вследствие преклонного возраста и ослабления способностей, уступил наконец настояниям Матушевича, прибыл в Варшаву и занял предложенный ему высокий пост. Вскоре была совершена непростительная неосторожность: никто не удержал старого князя и он явился на заседание сената в мундире австрийского фельдмаршала, который носил обыкновенно. Вид иностранного мундира в собрании польских патриотов произвел на представителей страны неприятное впечатление. Австрийский мундир уничтожил обаяние седин и знатного имени князя, напомнив полякам обиды, причиненные родине Австрией во время первого раздела и при Марии-Терезии, когда страна была разгромлена с необычайной жестокостью.

К несчастью, эта ошибка оказалась не единственной, которую допустил почтенный старец. Произнося речь в день открытия сейма (26 июня 1812 года), он придал ей оттенок старомодного рыцарства, что не соответствовало ни месту, ни обстоятельствам.

Начав красноречивым призывом к благороднейшим чувствам поляков, к их героическому самоотвержению и беззаветным жертвам, он обратился к дамам, заполнявшим трибуны, призывая жен, матерей и сестер к патриотическим выступлениям.

Старая княгиня с дочерьми тоже присутствовала в зале, и на речь князя они отвечали восклицаниями и клятвами, вызвавшими лишь смех. Вслед за тем на головы присутствующих посыпались заранее приготовленные кокарды национальных цветов. Несколько этих кокард господин де Прадт послал с курьером в Главную квартиру, чтобы известить императора о впечатлении, которое произвело открытие сейма.

Вышеописанная сцена отдавала театральщиной, а проявления «женского патриотизма» в зале заседаний сейма, где должны были обсуждаться важнейшие вопросы, не могли не показаться неуместными и произвели на благоразумную часть присутствующих гнетущее впечатление. Своим престижем и восьмьюдесятью годами князь мог бы произвести огромное впечатление, если бы, в соответствии с обстоятельствами, призвал поляков к оружию и указал им новый, открывающийся перед ними путь без ненужных экзальтаций и шумных демонстраций. Ничто так не способно взволновать, как возвышенные и глубокие чувства, высказанные простыми словами.