Граф Валериан Зубов в конце октября 1794 года - [10]
Конрадин был выдан Карлу и казнен им на рыночной площади Неаполя. Европа ужаснулась, видя кровь королевскую под секирой палача, но Карл не желал проявлять опасное великодушие. Взор его обратился на Грецию.
За десять лет до того власть в Никее захватил Михаил Палеолог. Знати, раздраженной безродными фаворитами предшествующих царствований, он ласкал обещанием видеть в ней преимущественную опору престола, ученым людям — готовностью блюсти почет, коим они пользовались при его предместниках, воинам — решением впредь сохранять их поместья за детьми; он обязался не внимать доносам, отменил варварское испытание, известное под названием Божьего суда, которого некогда сам избежал лишь хитростью, а его военные удачи дали основание либо бояться в его делах благосклонности фортуны, либо почитать благословение Промысла. Эпирский деспот Михаил Ангел, настойчиво оспаривавший притязания никейских владык считаться единственным наследником Константина на сузившихся просторах его истощенной державы, нашел союзника в морейском герцоге Гийоме Виллардуэне, доказавшем свой талант полководца взятием Монемвасии, а вкус политика — обустройством резиденции в Мистре, и заручился поддержкой своего зятя Манфреда, выславшего ему отряд из четырехсот немецких рыцарей. Военная кампания, в которой франкам, немцам и влахам, сошедшимся под начало одного римского владыки, противостояли турки, сербы и куманы, служившие другому, завершилась битвой при Пелагонии, положившей конец политическому значению эпирского государства. Личные ссоры вождей, возникшие накануне решающего сражения в разноплеменном лагере эпирского деспота, достойны были бы своего Гомера, если не возвышенностью и живописностью положений, то неуместными поводами к проявлению страстей, а безрассудство Михаила Эпирского, принявшего, подобно Агамемнону, одну из сторон, в то время как ему следовало стать их примирителем, привело к тому, что ночью перед битвой греческое войско снялось и покинуло стан, оставив франков одних перед лицом могущественного врага, противу которого они думали быть добровольными помощниками. Обессиленные еще до начала сражения, храбрые франки не устояли перед разноплеменной армией, собравшейся под никейскими знаменами: начавшееся истребление уничтожило всю знать французской Мореи, павшую в бою или разделившую со своим герцогом унижение плена. Всякое предложение выкупа за Гийома было отвергаемо победителем, отвечавшим, что эта добыча дороже золота; его требование отдать за Гийома всю Морею было поддерживаемо самим герцогом, чья гордость не считала невозможным выйти из константинопольской неволи ценою утраты страны, в которую он мог бы направиться. На совете, созванном в Никли и известном под названием Дамского Парламента, ахейские вассалы выступали против гибельных уступок Палеологу, находя, что их герцогу лучше, подобно Спасителю, умереть одному за всех, нежели обрести свободу частного человека, а великодушие Гвидона де ла Рош, правившего с титулом великого господина отчизной Платона и Пиндара, выразилось в немедленной готовности лично заместить Гийома в его плену. Но жены пленных рыцарей, бывшие в этом споре голосами своих мужей, составили сильную партию, руководимую супругой Гийома, Анной: их трогательные жалобы и горькие укоризны политическому благоразумию, обрекающему на позор и смерть товарищей по оружию, склонили совет к решению поступиться Монемвасией, Мистрой и Великой Майной, оговорив, что Палеолог может притязать только на личные завоевания Гийома. Эта мелочная оговорка была упразднена передачей грекам старинного французского замка Герак, благодаря чему сын славного маршала Шампани и Романии вышел из неволи, принеся ленную присягу человеку, ниспровергшему владычество латинян на Босфоре.
В Константинополе еще властвовал Балдуин II, последний держатель латинской империи, к тому времени соответствовавшей представлению Аристотеля об идеальном городе, границы которого видны с вышины его цитадели. Хозяин истощенного города, отовсюду угрожаемый неприязненными соседями, Балдуин искал денег и военной помощи у европейских государств, сохраняя жизнелюбие, дававшее ему наслаждаться благами, достижение коих было столь унизительно. Михаил взял Константинополь силою небольшого отряда, посланного на разведку; сестра разбудила спящего самодержца вестью, что Бог вернул ему твердыню предков; Балдуин бежал на венецианской галере, а Михаил торжественно вступал в столицу возрожденной Византии при плесках и пении восхищенного народа.
Карл хотел исторгнуть Константинополь из греческих рук. Отвлеченный от этой цели несчастным вторжением Конрадина, позднее остановленный перед нею властным распоряжением Григория X, обольщенного греческой дипломатией и рассчитывавшего прославить свой понтификат воссоединением церквей, Карл наконец мог с удовлетворением замечать, что ни одна сила, способная нарушить его намерения, не стоит более между ним и престолом Константина. Несчастный исход лионских заседаний давал честолюбию Карла опору в его наследственной набожности, и если Людовик Святой смотрел с неодобрением на попытки папства объявить крестовый поход против греков, которых считал
