Граф Савва Владиславич-Рагузинский - [86]

Я более жил за честным караулом, чем вольным послом. Как можно видеть из всех их поступков, они войны сильно боятся, но от гордости и лукавства не отступают; а такого непостоянства от рождения моего я ни в каком народе не видал, воистину никакого резону человеческого не имеют, кроме трусости, и если б граница вашего императорского величества была в добром порядке, то все б можно делать по-своему; но, видя границу отворену и всю Сибирь без единой крепости и видя, что русские часто к ним посольство посылают, китайцы пугце гордятся, и, что ни делают, все из боязни войны, а не от любви. В мою бытность в Пекине имел я письменные сношения с тамошними иезуитами и многие известия чрез них получил; они очень усердствовали, однако могли оказать мало помощи, потому что сами терпят большие притеснения от нынешнего богдыхана; некоторые бояре китайские, которые приняли было римскую веру, казнены за это, и всякая религия, кроме китайской, подвержена гонению, поэтому преосвященному Кульчицкому, хотя и договор заключится, в Пекине быть нельзя. Государство Китайское вовсе не так сильно, как думают и как многие историки их возвышают; я имею подлинные известия о их состоянии и силах, как морских, так и сухопутных; нынешним ханом никто не доволен, потому что действительно хуже римского Нерона государство свое притесняет и уже несколько тысяч людей казнил, а несколько миллионов ограбил; из двадцати четырех его братьев только трое пользуются его доверием, прочие же одни казнены, а другие находятся в жестоком заключении; в народе нет ни крепости, ни разума, ни храбрости, только многолюдство и чрезмерное богатство, и как Китай начался, столько золота и серебра в казне не было, как теперь, а народ помирает с голоду; народ малодушный, как жиды; хан тешится сребролюбием и домашними чрезмерными забавами, никто из министров не смеет говорить правду, почти все старые министры отставлены, как военные, так и гражданские; на их местах молодые, которые тешат хана полезными репортами и беспрестанною стрельбою, пушечною и ружейною, будто для воинских упражнений, а более для устрашения народа и ханских родственников, чтоб не бунтовали.

…Перед отъездом моим из Пекина я завел цифирную переписку с французским иезуитом патером Парени, который пользовался большим расположением покойного хана, и хотя теперешний хан к нему не очень благоволит, однако часто его в совет призывают. Этот патер нашел возможность установить тайную дружбу между мною и ханским тайным советником алегодою Маси, который сделал мне некоторые полезные предостережения; я его одарил, и он обещал мне помогать в пограничных переговорах, которые я буду вести с китайскими министрами.

Этот прозаический текст Саввы Владиславича представляет собой замечательный образец дипломатической наблюдательности и психологической утонченности. Его и сегодня по достоинству смогли бы оценить в кругах европейских дипломатов. На этих нескольких примерах читатель имеет возможность познакомиться с образом мышления и действий, проницательностью и красотой стиля Саввы Владиславича. Мы привели этот текст для того, чтобы как можно полнее воспроизвести образ нашего герцеговинца, хотя бы это и показалось отдельным читателям несколько излишним в монографии такого рода. Следует подчеркнуть, что я пишу эту книгу в первую очередь для сербских земляков Владиславича.

Перед возвращением на границу со своей свитой и китайскими министрами граф Владиславич в Пекине неожиданно заболел. Он послал в Селенгинск секретаря Ивана Глазунова с приказом командиру тамошнего русского гарнизона выйти к границе со всем наличным воинством для встречи посольства. Болезнь Саввы обеспокоила богдыхана, и он ежедневно отправлял к нему личных врачей, а после выздоровления высказал свое искреннее удовлетворение.

1 апреля 1727 года китайский император дал аудиенцию Владиславичу по случаю выздоровления, на которой вручил подарки русской императрице и лично ему. После этого, 19 апреля, они распрощались. Китайский император Юн Чжен, уважая энергичного русского посланника, отказался от многих привычных церемоний своего двора и выразил радость по поводу того, что Савва оставляет его в полном здравии, а также пожелал, чтобы вражда между империями прекратилась навсегда. В доказательство особой благосклонности китайский император протянул графу Савве Владиславичу кубок вина.

Наконец 25 апреля русский посланник покинул Пекин. На границе его встретил стольник Глазунов с двумя полками регулярной армии под командованием полковника Бухгольца. Владиславич понимал, что на границе он будет чувствовать себя более сильным, чем в Пекине, где его дом днем и ночью был окружен китайскими солдатами, будто он был опасным преступником, а не русским послом. Здесь, на границе, он должен был пробыть несколько месяцев в голой степи и в плохоньком жилище, не говоря уж о сибирской зиме: Савва прибыл сюда в октябре месяце.

В ноябре он все-таки получил текст договора, подтвержденный соответствующими подписями и подлинными печатями. Граф Савва Владиславич не хотел подписывать его на реке Буре, в десяти верстах от крепости Кяхта, поскольку это не отвечало его замыслам. Он заявил, что шведы, пожелавшие отторгнуть от России одну область, заплатили утратой пяти своих областей; персы, пожелав ограбить один караван, заплатили за это России пятью своими провинциями. Тем самым он дал знать, что Россия может так поступить и с Китаем! После этого Владиславич послал русскому агенту в Пекине Лангу, шведу по происхождению, личный меморандум, который следовало передать богдыхану. Меморандум был составлен в самых решительных тонах; Савва доводил до сведения китайского императора, что его делегаты подделали договор, который русский посланник передал ему в Пекине; причем изменили не только целые главы, но и переписали его грубым и оскорбительным для России языком.