Граф из Техаса - [92]

— По словам твоего дяди Прескотта, — сказала она, — Техас — это почти рай.

— Рай, — повторила четырехлетняя девочка, улыбнувшись на звучание слова. — Это красивое название. А мне там понравится?

— О, я уверена, что тебе там понравится, дорогая. Вы с сестрами будете просто без ума от этого места. У каждой из вас будут лошади, на которых вы сможете кататься верхом, и разные маленькие зверюшки, с которыми вы сможете играть.

— Конечно. Мы возьмем с собой Принцессу.

— Принцессу, вашего ягненка?

— М-м.

— О, я не думаю, что дядя Прескотт захочет тащить за собой Принцессу всю дорогу в Техас. Это очень длинное путешествие на корабле через океан отсюда до Америки. И ваша овечка может заболеть.

— Но мы не можем оставить здесь Принцессу, — сказала Александра. — Я никуда не поеду, если она не сможет поехать с нами.

— Ну тогда нам ничего не остается делать, как взять ее с собой, не так ли? Я не могу уехать, не взяв с собой всех моих девочек.

Неожиданный звук мужского голоса позади нее заставил Люсинду резко повернуться. Прескотт стоял, прислонившись к дверному косяку, засунув большие пальцы рук в передние карманы своих джинсов, со знакомой непринужденной ухмылкой на лице.

Она отвернулась, чтобы скрыть боль, от которой сжалось ее сердце.

— И сколько времени ты уже стоишь здесь? — спросила она.

— Довольно долго. Лекси, сладкая, сбегай, пожалуйста, наверх в детскую и скажи мисс Ро-вене, что она нужна миссис Свит внизу на кухне. Мы с тетей Люсиндой скоро тоже придем ужинать с тобой и твоими сестрами.

Маленькая девочка высвободилась из рук Люсинды, вприпрыжку подбежала к Прескотту и, поднявшись на цыпочки, обняла его за талию.

— Я люблю тебя, дядя Прескотт.

— Я тоже люблю тебя, дорогая.

Он наклонился, поцеловал ее в макушку и, когда она понеслась по холлу, крикнул ей вдогонку:

— А сейчас вы все помойте руки, ты меня слышишь?

— Дети, — сказал он, смеясь. — Маленькие девочки ничуть не отличаются от маленьких мальчиков в том плане, что они точно так же недолго могут оставаться чистыми.

— Весь день они играли с ягненком, — заступилась за девочек Люсинда. — Ты серьезно думаешь взять Принцессу с собой?

— Да, почему бы и нет. К тому же у меня просто нет выбора. Если мы оставим эту маленькую овечку здесь, это просто разобьет их сердца, а я никак не могу допустить такое после всего, что им пришлось пережить.

— Но ведь ты мог бы купить им взамен щенка или котенка?

— Конечно, купить можно, но не думаю, что они полюбят его так, как любят маленького ягненка. Это их друг, их малыш. Они кормили его молоком из бутылочки с того самого дня, когда я нашел его и принес домой, — он стал медленно продвигаться к Люсинде. — Сам я никогда слишком не любил овец.

— Да, я это знаю.

— Но я уже привык жить с этой Принцессой. Интересно, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть жить без тебя?

— Человек ко всему привыкает, Прескотт, если нужно.

— Вот именно. Мне не придется привыкать к жизни без тебя, если ты поедешь вместе со мной.

— Не надо, — она отошла в сторону прежде, чем он смог дотронуться и заключить ее в свои объятия, оживить те чувства, которые она хотела хранить погребенными в глубине своей души навечно.

Он должен был уехать, хотя она так отчаянно хотела, чтобы он остался и никогда не покидал ее.

— Мы с тобой говорили об этом уже столько раз, что я не в состоянии подсчитать, Прескотт. Ведь ты знаешь, что я не могу поехать с тобой.

— Я знаю, что ты мне сказала, но я до сих пор не могу понять этого. Мы принадлежим друг другу, Люсинда.

Прежде, чем она смогла опять ускользнуть от его прикосновения, он поймал ее левую руку и крепко сжал в своей ладони, посмотрев на кольцо, которое он надел на палец, когда они нашли драгоценности.

— Мы даже дали друг другу клятвы, помнишь?

— Эти клятвы были просто словами. Они ничего не значили, совсем ничего.

— Они кое-что значили для меня. Иначе я не сказал бы их. Я думаю, что-то они значили и для тебя. Ты моя жена, черт побери!

— Только по обещанию, но не по закону.

— Это можно изменить. Мы позовем судью Ченоуэфа, чтобы…

— Нет! Ты не сделаешь ничего подобного. Я не стану причиной того, что будет опорочено твое доброе имя или…

— Чепуха! Это мое доброе имя, и я решаю, как распорядиться им. Разве ты этого еще не поняла? И к тому же ты не опорочишь его. Наоборот, ты придашь ему значимости.

Люсинда высвободила свою руку и отошла от него.

— Это совсем не то, о чем мечтала твоя семья.

— Черт с ними. Они уехали. Прошла уже почти неделя с тех пор, как они уехали, а я так и не изменил своего решения, .

— Боюсь, что придется это сделать.

Понимая, что с этим прямым подходом он не продвинется в своих уговорах вперед ни на дюйм, Прескотт решил на некоторое время отступить. Но он еще не закончил этот разговор, далеко не закончил. У него еще был в кармане припрятан туз, и если не будет другого выхода, он не станет долго раздумывать, чтобы пустить его в ход.

— Так это твое окончательное решение, да? Я уеду, а ты останешься здесь?

— Так будет лучше для нас обоих.

— Может быть, для тебя — да, но не для меня, дорогая.

Несколькими мгновениями позже, когда Люсинда взглянула назад через плечо и увидела, что он ушел, она еще сильнее почувствовала свое одиночество и отчаяние. Почему он не мог понять ее? Она любила Прескотта всем своим сердцем, всем своим существом, но она не могла выйти за него замуж. Она не могла дать ему своего согласия на брак, потому что хотела спасти его от позора и унижения — от двух вещей, за которые он стал бы презирать ее в будущем.