Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку - [18]
«Могут ли доходные дома облегчить сколько-нибудь жилищную нужду московских обывателей, не имеющих средств самим снять участок и строить дом? Конечно, нет…Вообще города-сады исключают доходные дома частных лиц. Повсюду: в Лечвортcе, в Гемпстеде, в Геллерау, в Удеме – строятся большие дома или соединенные коттеджи, но они составляют или собственность города, или собственность строительной компании, одинаково преследующих идейные цели, а не личную выгоду»[110]. «Жилищный вопрос только тогда приближается к своему разрешению, когда за постройку домов для всех классов населения, начиная с самых беднейших, принимаются или сами города, или строительные товарищества с дешевым кредитом, поставившие своей целью не коммерческую выгоду, а решение социальной задачи»[111].
Описанные выше действия и городских управ, и крупных частных инвесторов искажали и извращали социальное содержание говардовской идеи, коверкали организационную суть города-сада, заключенную в равноправном участии акционеров в общественном самоуправлении, равнодолевом владении акциями и в коллективном хозяйственном ведении строениями и самой территорией поселения-сада. Искажению социальной составляющей идеи города-сада способствовало еще и то обстоятельство, что в уставах российских поселений-садов (в отличие от западных) отсутствовали положения о «консервации» квартплаты на продолжительный срок (1–2 года); о регулировании величины арендных выплат (лимитирование «потолка» арендной платы): «…в числе правил, регулирующих владение землей, Московская городская управа не установила и не собирается устанавливать, подобно ульмской, обязательной максимальной платы за квартиру»[112].
Исключение подобного регулирования, принятого в практике функционирования кооперативных жилищных товариществ на Западе, нежелание удерживать «максимальную» величину квартплаты в жилищном кооперативе на уровне ниже среднегородской приводило к тому, что цена этих квартир оказывалась равной московским ценам, и Ходынский город-сад в конечном счете приносил выгоду одним лишь домовладельцам[113].
Подобный отход от основополагающих социально-организационных принципов города-сада наблюдался и в тех случаях, когда инициатором строительства поселений-садов, возводимых возле производств, добывающих предприятий или железнодорожных станций, выступало руководство промышленной или транспортной компании. Здесь, как и в случае с городскими управами, именно администрация оказывалась полным владельцем земли и домостроений. Причем жилище умышленно не передавалось в собственность рабочим, потому что благодаря этому владельцы предприятия получали возможность прочнее привязывать наемных работников к месту труда. Подобная практика не являлась чисто российским изобретением, она основывалась на более чем полувековом европейском опыте (накопленном прежде всего в Англии и Германии) возведения владельцами промышленных предприятий призаводского жилья для своих рабочих. Этот опыт показывал, что передача квартир и домов в собственность рабочим и служащим уменьшала их зависимость от владельцев предприятия, а также часто приводила к превращению недвижимости в предмет перепродажи и иных спекуляций[114]. Поэтому ряд владельцев промышленных предприятий предоставлял жилье рабочим и служащим исключительно в аренду (причем не домов целиком, а только отдельных квартир).
Подобные условия действовали, например, в поселках-садах, построенных железнодорожным ведомством, и в частности Обществом Московско-Казанской железной дороги. Жилплощадь здесь не переходила в собственность граждан, а, находясь в ведении общества, предоставлялась в наем при условии ежемесячной выплаты аренды. Являясь фактическим хозяином поселения, администрация имела право по своему усмотрению устанавливать и изменять размеры арендной платы[115], которая в отдельных случаях достигала 50 % бюджета работника[116]. Администрация также оставляла за собой право в любой момент разорвать с рабочим или служащим договор о найме квартиры, то есть выселить его вместе с семьей. В результате, как отмечали современники: «…собственником земли и даже домов остается железная дорога, и ее директора при желании имеют возможность по своему усмотрению распоряжаться не только материальной, но даже и духовной жизнью поселка, населенного исключительно их подчиненными»[117]. «…С технической, санитарной и, быть может, даже с эстетической стороны это… настоящие города-сады, только социальные элементы отсутствуют в этом начинании…»[118]
Были и такие владельцы-промышленники, которые, выступая инициаторами создания жилищных товариществ, передавали недвижимость в распоряжение рабочих. Но не персонально, а в коллективную собственность, то есть формировали уставы создаваемых ими рабочих жилищных кооперативов таким образом, чтобы домостроения оставались во владении всего товарищества, а не отдельных его членов.
В целом в российской практике предреволюционного периода в тех случаях, когда инициаторами возведения жилья для рабочих и служащих выступало руководство частными промышленными предприятиями или государственные ведомства, стремившиеся не утратить контроля над жилищем, самыми распространенными были два способа решения вопроса о предотвращении распыления жилого фонда и исключении возможности спекуляций недвижимостью со стороны получивших ее рабочих:
