Град Ярославль - [97]
Вскоре к Земской избе явился сам Аким Лагун и, взяв Василия Лыткина, Григория Никитникова и Аникея Спирина за пристава, доставил их в Воеводскую избу к Пожарскому, где находились городовые воеводы и приказные люди.
Дмитрий Михайлович никогда не видел Минина таким возмущенным.
— Что случилось, Кузьма Захарыч?
— Сии купцы затеяли изменное дело. Они наотрез отказали в подмоге ратным людям. Даже пятая деньга им-де непосильна. Посадские люди городов, отшатнувшихся от Вора, последние деньги отдают на ополчение, эти же скаредничают. Зато самозванцам и всяким ворам целые подводы отвозили и никаких денег для них не жалели. Аль то не измена? А коль так, то и поступать с ними надлежит, как с изменниками. Отобрать всю казну, а самих в поруб посадить!
Дмитрий Михайлович сразу уяснил, что Минин перегибает палку, слишком круто берет, крутые же меры к торговым людям не желательны, но пожурить Минина, да еще при воеводах и приказных людях, — подорвать к нему доверие. Сие чревато. Но нельзя и купцам спуску давать, ибо служилые люди, не получив жалованья, начнут покидать Ярославль.
— Кузьма Захарыч дело сказывает. Ныне, кто супротивится Земскому ополчению — тот же враг и изменник. Отобрать казну!
Молвил жестко, сурово.
Василий Лыткин побледнел: избранный всей землей воевода слов на ветер не кидает. Лишиться казны — надеть нищенскую суму. Опустился на колени, а за ним и Никитников со Спириным.
— Прости вины наши, воевода. Окажем подмогу.
— Третью деньгу! — веско бросил Минин.
— Третью?.. Да как же так? — захлопал свинцовыми глазами Лыткин.
— Третью, либо в поруб!
Встретившись с непоколебимыми глазами выборного человека, Лыткин тяжко вздохнул и буркнул:
— Отдам и третью.
— Целуй крест. Все целуйте.
Купцы выполнили и этот приказ Минина.
Когда остались одни, Пожарский спросил:
— Не переборщил, Кузьма Захарыч? Может, не стоило брать купцов за пристава? Отныне они тебе лютые враги, век не простят.
— Простят, Дмитрий Михайлыч, еще как простят.
В серых глазах старосты заиграла лукавинка, а затем они стали такими хитрецкими, что Пожарский невольно спросил:
— Аль что-то замыслил?
— Сии купцы — народ ушлый. На обухе хлеб молотят, с камня лык дерут. За одно лето третью деньгу в мошну вернут, и камень за пазухой держать не станут.
— ?
— Что больше всего боготворит купец? Деньги и почет. За почет он готов многим поступиться. Надо избрать купцов в Земский собор, то-то возгордятся. Собору или Совету всей земли царя выбирать, а всем тем, кто его выбирал, положены чины и награды. Купец спит и видит себя гостем, коему — и льготы на торговлю заморскую и торговля на Руси беспошлинная. Аль не возрадуется Лыткин и иже с ним?
— Хитрован ты, Кузьма Захарыч, — рассмеялся Пожарский. — Двух зайцев убил.
Глава 4
ДЕНЕЖНЫЙ ДВОР И ПРИКАЗЫ
Ярославский Земский собор всколыхнул всю Русь. В Совете всей земли — выборные люди Подмосковья, среднего и нижнего Поволжья, окраинных и северных земель, Поморья и Сибири. Уже никого не дивило, что столицей всея Руси невольно стал преславный град Ярославль, на который с большой надеждой взирала большая часть русского народа. Все меньше и меньше становилось городов, присягнувших вору Сидорке. Все больше казаков отходило от Заруцкого и Трубецкого.
Земская изба стала тесна для выборных людей, и тогда Минин приказал изготовить обширный прируб на высоком дубовом подклете.
Артель плотников возглавил Первушка Тимофеев. Его давно уже в Ярославле заприметили: он и во время польской осады ловко и сноровисто рубил бревна для обветшалого острога, и на стенах крепости отважно бился, а когда враг-таки вошел в город, бесстрашно призвал ярославцев к восстанию. Лихой, смекалистый парень, да уже и не парень, а молодой, степенный мужик, — рослый, могутный, ко всякому делу привычный.
Услышав от своего тестя Лагуна, что Минин намеревается пристроить к Земской избе прируб, Первушка тотчас пришел к старосте.
— Прими в артель, Кузьма Захарыч.
Минин оценивающе глянул на детину. Сам когда-то неплохо владевший топором, на всякий случай спросил:
— Избу когда-нибудь рубил?
— В деревеньке с отцом ставил.
То было до Голодных лет. Тимофей надумал срубить добротную избу, ибо был он мужик основательный, на любую работу свычный. Он, как и любой мужик, живший среди лесов, знал толк в дереве, кое надо выбрать и подготовить так, дыбы изба не только век стояла, но чтоб пребывал в ней чистый, живительный дух. А для этого надо после Покрова пометить подходящие деревья, зимой вырубить и вывезти из леса, в марте-апреле сладить сруб: точно подогнать бревно к бревну, возвести стены, и оставить на несколько месяцев. Тут спешить никак нельзя: под собственной тяжестью бревна прижимались и медленно высыхали. Но упаси Бог, чтобы они пересохли, иначе намучишься с их обделкой. Строили, чтобы было не только удобно, а чтобы изба радовала глаз, «как мера и красота скажут».
Подле избы поставил Тимофей с Первушкой клеть и амбар, в коих будет храниться утварь, жито и прочие припасы. Изба, клеть, амбар — крестьянский двор, то, что возводил каждый мужик на Руси, что и берег пуще всего.
Отцовская основательность и мастеровитость передалась и Первушке…
