Град Ярославль - [94]

Заруцкий будет взбешен сей грамотой, подумалось Пожарскому, и он попытается укрепиться в городах, которые могут помешать ополчению, вставшему в Ярославле. Надо предварить его и овладеть Переяславлем, Пошехоньем, Угличем, Бежецком, Антониевым монастырем, а затем испустить свою власть и на другие города. Надо выбить почву из под ног Заруцкого, и тогда казаки — народ понятливый — начнут отходить от своего атамана, и перейдут в ополчение. Не все же казаки отчаянные грабители и разбойники, есть и среди них вдумчивые люди, коим дорога судьба державы. А посему насущная задача — разложить стан Заруцкого.

Глава 2 ЯРОСЛАВЛЬ — МЕККА РУСИ

Переворот в таборах и признание московскими боярами Лжедмитрия Третьего смешали все планы Минина и Пожарского. Надежды на скорое избавление Москвы рухнули. Некоторые воеводы торопили Пожарского, нечего-де врагов страшиться, но Дмитрий Михайлович твердо высказывал:

— Хорошо медведя в окно дразнить. Нельзя выступать к Москве, пока там распоряжаются приверженцы Самозванца. Беда в том, что москвитяне вновь поверили в доброго царя, и теперь нам, государевым «изменникам», не пожелавшим признавать Дмитрия, грозит самосуд. Вот до чего дело дошло. Надлежит разрушить нелепую веру в вора Сидорку. Разрушить! А для оного надо утвердиться в подмосковных городах и очистить путь на Север и в Поморье, где засели казачьи отряды Заруцкого. Только после оного следует выступать на Москву.

Намерения Пожарского осторожно поддержал Василий Морозов. На Совете ему не хотелось, чтобы бояре увидели в нем послушного потворщика худородного князя, а посему поддержка его была сдержанной.

Другие же бояре и окольничие посматривали на Дмитрия Черкасского, но тот многозначительно помалкивал, не высказывая своего суждения. Однако Дмитрий Михайлович давно уже уяснил для себя: если Черкасский молчит, значит, одобряет его план, но не хочет подать виду, что он, родовитый боярин, прислушивается к мнению какого-то стольника. Другое дело, когда планы Пожарского приходились явно не по нутру Черкасскому. Тогда князь, хмуря черные кустистые брови и сверкая черными, как уголь глазами, брал бразды правления в свои руки. Начинался жаркий спор, в котором на стороне вождя ополчения оказывался не только Кузьма Минин, но и выбранные в Совет ярославцы: Надей Светешников, Петр Тарыгин, дворяне Богдан Кочин и Василий Шестаков, посадский Анисим Васильев… Ожесточенный спор мог длиться часами, иногда он напоминал Пожарскому Боярскую думу.

Однажды боярин Долгорукий, не выдержав напористой речи Петра Тарыгина, вскочил с лавки, подбежал к купцу и вцепился в его длинную курчавую бороду.

— Да как ты смеешь, купчишка, мне перечить?! Знай, сверчок, свой шесток!

Спорщиков едва оттащили друг от друга. Хладнокровный Пожарский после таких браней говаривал:

— Не дело нам, господа честные, в драчки вступать и чинами кичиться, ибо на Совете все равны, каждому дан равный голос. Криком изба не рубится, а шумом дело не спорится, а дело у нас, сами ведаете, многотрудное. И купец Тарыгин не о безделице говорит, и в словах боярина Долгорукого есть немалый резон. Давайте мирно потолкуем, дабы найти истину.

Долгорукий успокоился: его честь не уронена, да и Тарыгин остался довольным. Умел Дмитрий Михайлович охолаживать бурный Совет.

Долго судили-рядили, кому идти в челе ратей на Углич, Пошехонье и под Антониев Краснохолмский монастырь, что под Бежецком, дабы очистить их от казаков Заруцкого.

Особую опасность представлял Антониев монастырь. Еще зимой литовские отряды норовили захватить Себеж. Их поддержали казацкие атаманы Ширай и Наливайко, но себежане дали литовцам и ворам отпор. Потерпев неудачу, запорожские казаки подались к Старой Руссе, а оттуда к Антониевому монастырю.

Пожарский был встревожен появлением запорожцев в Бежецке, ибо там засели значительные силы. Поначалу он вознамерился послать к монастырю своего брата Дмитрия Лопату, но на Совете все изменилось.

— Мы не можем терпеть черкасс, коих привели Ширай и Наливайко. Они перекрывают дороги на Ярославль и занимаются чудовищным разбоем. Их следует уничтожить. В Угличе же, тылу ополчения, действуют донские казаки Заруцкого. Как доносят лазутчики, в стане воров разброд. Многие донцы недовольны Заруцким, а посему надо уговорить казаков, дабы они перешли на службу в Ярославское ополчение. Надо послать на Бежецк и Углич бывалого воеводу.

Многие члены Совета догадывались, кого имеет в виду Дмитрий Пожарский, но тут, не дождавшись его предложения, высказался Дмитрий Черкасский:

— И под Антониевым монастырем, и в Угличе собрались крупные силы. Одной рати будет мало. Надлежит послать нескольких воевод, а в челе их, — князь окинул жгучими цыганскими глазами Пожарского и довысказал, — мыслю, сам пойти.

Неожиданным оказалось намерение Черкасского. Ни бояре, ни дворяне, ни торговые люди никак не ожидали такого выверта со стороны Дмитрия Мамстрюковича. Ведали и о том, что Черкасский имел довольно приятельские отношения с князем Трубецким, который входил в состав «троеначальников» и был одним из предводителей казачьих войск. Никто из выборных в Ярославский Совет не мог предположить, что Дмитрий Черкасский вознамерится пойти войной на казачьих атаманов, которые вкупе с боярином находились в Тушинском лагере.