Град Ярославль - [43]

— Где и о чем вы пересуды вели? — сурово вопросил сотник.

— Встречались в саду, Аким Поликарпыч… Там и поглянулись друг другу.

— Серафима! — громыхнул на весь дом сотник.

Та появилась с испуганным лицом.

— Вот этот подлый человечишка, — ткнул пальцем на Первушку, — сказывает, что в саду с моей дочерью полюбовничал. Было?!

Серафима Осиповна лицом побелела, затрепетала, а затем рухнула на колени.

— Прости, государь мой! Недоглядела.

Аким снял со стены плеть и так стеганул по спине супруги, что сарафан рассек. Серафима взвыла от несносной боли.

— Убить тебя мало, недотепа! Отчего смолчала? Языка нет?!

— Жутко было поведать… Мнила, все уладится, государь мой.

— Дура!

Разгневанный сотник ступил к Первушке, тяжелой, цепкой ладонью ухватил его за рубаху и притянул к себе. Задыхаясь, выдавил:

— Опорочил дочь мою, голь перекатная?

— Побойся Бога, Аким Поликарпыч. Дочь твою я не ославил.

— А то я у дочери сведаю, паршивец!.. А ну пойдем со мной.

Пошли тусклыми сенями мимо клетей и кладовок. Подле одной из дверей Аким остановился и толкнул Первушку в чуланку.

— Охолонись!

Звучно лязгнула щеколда. Первушка оказался в темнице.

Глава 4 ЗАГОВОР

Аким Поликарпыч выразил свое неудовольствие Борятинскому, когда узнал, что тот дозволил Юрию Мнишеку и его приближенным выходить из дома в город. Был резок:

— Аль, какой царев указ вышел, Федор Петрович? Но я, что-то не слышал.

— Указу не было, но царь еще ране повелел никаких помех полякам не чинить. Никуда они не денутся.

— Как знать, воевода. Не по нраву мне прогулки ляхов по Ярославлю. Чует мое сердце, Мнишек и его люди воспользуются поблажкой. Они что-то худое затевают. Вот и монах-иноверец не зря к Мнишеку наведался.

Князь Борятинский уже ведал, что Юрий Мнишек встретился со странствующим монахом Николаем де-Мело. Начитанный соборный протопоп Илья изрек, что монах, то ли испанец, то ли португалец, и что этот иезуит явился чуть ли не от Римского папы Павла Пятого, ему не место в православном граде.

За иезуита заступился Богдан Сутупов. Никто из ярославцев не располагал сведениями, что тот ведал монаха по Москве, когда Николай де-Мело был одним из тайных доверенных людей первого Самозванца и находился в дружеских отношениях с отцом «царицы» Марины Мнишек.

— Велика ли поруха от бродячего монаха, — добродушно молвил Богдан Иванович. — Пусть себе и дале странствует.

Но протопоп не был таким благодушным:

— Немало я зрел божьих странников, но чтоб кто-то из них с таким усердием к сандомирскому католику вожделел, не слыхивал. Надо передать его митрополиту Филарету. Пусть владыка учинит ему допрос с пристрастием.

Сутупов помышлял что-то возразить, но протопоп так на него посмотрел, что дьяк прикусил язык. Илья пользовался большим почтением среди ярославцев, и показаться приверженцем католика Сутупову явно не захотелось. Он и так чересчур рискует. Монах же Николай де-Мело уже выполнил свое дело.

Это был необычный иезуит.

«Португалец, из ордена августинов, Николай де-Мело, проповедовавший слово Божие в Новой Индии, был назначен за свое усердие начальником всех находящихся там миссионеров. Когда он возвращался оттуда через Персию и Россию, его задержали по пути и обобрали. Это случилось в царствование Бориса Годунова. Когда правление перешло к Димитрию, его должны были выслать в Испанию с русскими комиссарами, но после злополучного падения Димитрия он был сослан в Борисоглебский монастырь, в трех милях от Ростова. Несколько раз писал он к Мнишеку, донося обо всем».

Владыка Филарет сурово обошелся с иезуитом, отправив его в заточение в монастырь.

Аким Поликарпыч был доволен решением митрополита. Уж слишком удивительным показалось ему появление монаха у Юрия Мнишека.

Подозрения сотника оказались не бесплодными.

Сандомирский воевода давно поджидал тайного посланника Римского папы. Павел Пятый, всю жизнь мечтавший окатоличить русские земли, искал любую возможность для претворения в жизнь своих авантюристических планов. В его замыслах сенатор польского Сейма Юрий Мнишек был далеко не простой пешкой. Ему отводилась одна из главных ролей. Он должен был дать бесповоротное согласие на смелый и беспроигрышный план понтифика, и тогда Павел подтолкнет польского короля Сигизмунда для нового вмешательства воинственной шляхты на Русь.

Повод для вторжения нашелся. Папа и польские паны решили еще раз сыграть на имени умершего царевича Дмитрия. В этом им могли помочь некоторые московские бояре-изменники. Борясь против Василия Шуйского, они тоже надеялись прийти к власти, не останавливаясь даже перед тем, чтобы помочь новому нашествию поляков. Дело было за вторым Самозванцем.

Он появился в Польше. Разные слухи ходили об этом искателе приключений, но никто не знал, кто был новый Самозванец. Василий Шуйский окрестил его «стародубским вором», а те, кто находились недалече от Лжедмитрия, сказывали, что он появился на свет в Московии, но долгие годы обретался в Белой Руси. Другие же толковали, что он служил писцом у первого лжецаря, а когда его на Москве прикончили, то Богдан (как звали грамотея) скрылся в Литве. Иезуиты открыто признавали, что в жилах Богдана течет иудейская кровь.