Град Ярославль - [11]
Первушка жался к матери, не решаясь взглянуть в обезумившие от горя глаза отца, застывшего на сгоревшем овине. А потом началась лютая, голодная зима. Один только Бог ведает, чем и как кормилась семья Тимофея в ту лихую годину.
Чуть полегче стало, когда пришел апрель — заиграй овражки. Весна для крестьян — упование: хлеб хоть давно приеден, но свежая трава идет в ход — и для лошадей и для голодного люда.
Ходил Первушка с мальчишками по озимым полям, с коих снята была рожь и на коих собирали водянистые пестики; ходил он и с мужиками по лесным опушкам, где селяне выбирали молодые сосны и резали из-под коры длинными лентами мягкую заболонь. И пестики, и щавель, и крапива, и древесный сок шли в скудную крестьянскую трапезу…
…………………………………………………
Как-то пролетел боярский возок. Боярин, никак, куда-то спешил. Холопы — молодые, дерзкие — размахивая плетками, прижали нищебродов к обочине.
— Гись! Гись!
Одна из плетей ожгла Первушкино плечо. Поежился, показал в сторону холопов кулак, но тех уже и след простыл.
— Э-эх, жизть наша, — вздохнул большак. — Все-то для богачей. У них даже борода помелом, а у бедного клином.
— Это почему?
— Да потому, молодший. Богатый говорит: такой-то мне должен — и расправит бороду в одну сторону, такой-то — расправит в другую. Бедный же: и я ему должен — и всю бороду сгребет в горсть.
— Пожалуй, и так, Герасим.
Вдали, в малом оконце между сосен, поглянулась высокая шатровая башня.
— Никак ко граду подходим, — устало передвигая ноги, молвил Первушка.
— К Ярославлю, — поддакнул большак, не раз бывавший в Рубленом городе. — То дозорная вышка Спасского монастыря.
Вскоре вышли к Которосли, и перед братией предстал древний город. Вдоль реки тянулся величавый Спасо-Преображенский монастырь с трехглавым шлемовидным собором, а рядом с обителью возвышалась деревянная крепость со стрельницами.
— Высоко стоит, — произнес Первушка. В третий раз он выходит к Рубленому городу, и каждый раз любуется крепостью.
Герасим и махнул рукой перевозчику.
— Перевези, мил человек!
Перевозчик зоркими глазами глянул на ватагу в лохмотьях, крикнул:
— С деньгой ли приперлись?
Денег у нищей братии не было, но Герасим вскинул ореховый посох.
— Калик веду, мил человек аль не зришь? Издалече бредем, дабы ярославским святыням поклониться. Ты уж перевези без денег убогих.
Перевозчик шагнул к суденышку. Калики!
Переправились и подошли к Святым воротам обители.
— Вот это твердыня! — восхищенно воскликнул Первушка.
Перед ними высилась мощная каменная башня с бойницами и боковыми воротами в отводной стрельне. — Хитро поставлена.
— В чем хитрость узрел?
— А ты аль не примечаешь, Герасим? Одни боковые ворота в стрельне чего стоят. Хитро!
— Не разумею, паря. Ворота как ворота, — пожал плечами большак.
— Худой из тебя воин. Да ужели ты не зришь, Герасим, что стрельня прикрывает главный вход? Тут любой ворог шею сломит.
— А что ежели ворог стрельню осилит?
— Это ж капкан! В стрельне он и вовсе пропадет. Отсюда не узришь главных ворот.
— Так ворог может и с пушками прийти, — все еще недоумевал большак.
— С пушками? Мыслишь, легко сюда затащить пушки? Чудишь, Герасим. Мудрено тут развернуться. А теперь глянь вверх. Пока ты с пушками возишься, тебя стрелами, свинцовой кашей да кипящей смолой приголубят. Пожалуй, не захочешь в стрельню лезть. Нет, Герасим, не одолеть такую башню. Не одолеть! Разумен был тот мастер, кой сию твердыню возводил.
Большак головой крутанул.
— Откуда в тебя, паря, такая ратная сметка? Сказывал, в деревеньке за сошенькой ходил.
— Лукавить не буду, Герасим. Я эту башню уже в третий разглядываю. Занятны мне такие ратные хитрости.
— Чую, паря. Авось и сгодится тебе ратная смекалка. Прощевай, нам в обитель пора.
— Прощай, Герасим. И вы прощайте, люди Христовы. Даст Бог, свидимся.
Первушка поклонился братии и зашагал в Рубленый город.
Глава 3
ПРЕСЛАВНЫЙ ГРАД ЯРОСЛАВЛЬ
Первушка шагал по Ярославлю и припоминал свою первую встречу с дядей Анисимом. Тот, коротко расспросив о житье-бытье своего брата, молвил:
— Надо мне на торги съездить. Садись на телегу.
Шел тогда Первушке семнадцатый год. Ехал и жадно разглядывал город, а дядя степенно рассказывал:
— Ярославль — город торговый. И чем токмо не богат? Взять, к примеру, соль. Дорогая, но всем надобна. Без соли и хлеба за стол не садятся. Последний алтын выложишь, но соль купишь. Вот тем и пользуются ярославские купцы, все амбары солью забиты.
— А где добывают?
— В Варницах, что вблизи Ростова Великого, Больших Солях, Солигаличе. Купцы торгуют со многими городами, даже в Казань на насадах ходят. А в насаде соли — тридцать тыщь пудов. Прикинь прибыток, Первушка… А кожи? В Ярославле, пожалуй, самые лучшие выделанные кожи. Красной юфти — цены нет. На купцов вся Толчковская слобода корпит, да и в других слободах кожевен не перечесть. Добрую кожу опять-таки вывозят в Казань, татары скупают и, дабы не быть в убытке, везут ярославские кожи через Хвалынское море в Персию, Бухару, Хивины и другие восточные царства и государства. Да и ярославские купцы в восточные страны пускаются. Ни моря, ни бурь не страшатся. Большая деньга манит. Разумеется, без риска не обходится. Но купец, что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал. Но заряд редко пропадает. На Руси всяк ведает, что ярославец — человек не только расторопный, но башковит и увертлив, всегда оплошного бьет. А сколь купцы скупают льна и говяжьего сала? Бойко торгуют. А видел бы ты, Первушка, сколь в Ярославле зимой замороженной рыбы? Горы! Добывают ее в Тверицкой, Норской и Борисоглебской слободах да в Коровниках. Живую рыбу из слобод возят в прорезных судах. Купцы ее замораживают и санным путем в Москву — на столы бояр, патриарха и царя батюшки. От Ярославля до Москвы двести пятьдесят верст. Но глянул бы ты, Первушка, на зимний большак. Ежедень идут на Москву семьсот, восемьсот саней — с хлебом, медом, рыбой, икрой, мясом, салом, солью, льном, сукнами. Особо аглицкие купцы Ярославль осаждают. Им-то легче торговля дается, чем русскому торговому человеку.
