Град разбитых надежд - [124]

— Ты помнишь, что ты пообещала мне после пожара? — немного остыв, продолжил Зереф, делая вид, будто кулак сжимал вовсе не для крепкого тумака, а чтобы поправить сбитый набок фартук.

— Помню.

Слова Джолин срывались с ее бледных губ, как мелкие камушки, которые гулко стучат, рассыпаясь по мостовой.

— Вот и хорошо. А теперь бери корзину и отправляйся разносить товар, — хрипло приказал Зереф, с силой толкая в заранее выставленные вперед руки Джолин ее обычную крупную корзину.

— Моя бы воля, ты бы вся «разукрашенная» ходила, шлюха! — прошипела ей вслед жена пекаря. — То-то засматривался бы на тебя этот охотник! С синяками и рассеченными губами. Вот бы красавица-то была! Как в день, когда мы тебя подобрали…

— Уймись! — раздраженно гаркнул уже на нее Зереф, доставая из печи противень. — Не мешай мне работать. Твоя-то работа начинается ближе к вечеру.

— Начиналась! Сейчас эти патрули всех распугали, — обиженно прогнусавила старуха. — Клиентки мои, знаешь ли, не любят повышенного внимания.

— Иди займись внуком, — осадил ее ехидство Зереф, вытирая руки о засаленный белый фартук явно для того, чтобы не ударить уже жену.

«Какая работа может начинаться ближе к вечеру?» — задумался Джоэл и вспомнил разрубленного ребенка-кошмар в сетях. Он утвердился в своей версии, что сон принадлежал жене пекаря. Все в этой пекарне видели кошмары, разные, омерзительные. Джолин являлось нечто неразборчивое, неуловимое. Жене пекаря более конкретные образы ее ремесла. Сам же Зереф еще ничем не выдал себя. Так или иначе, для детального обыска снова не хватало фактов. За подглядывание в дневное время Уман бы не похвалил.

«Пожара… Пожара… И какого все-таки пожара? — продолжал размышлять Джоэл, уже спустившись и уходя с Королевской улицы. — Того, который устроил сам Зереф во время бунта? Или еще какого-то?»

Слова пекаря не давали никаких зацепок. По-прежнему ничего не помогало. Только теперь Джоэл окончательно убедился: Джолин не лжет, не пытается донести на хозяина, да и владение пекарней ее не интересует. На ее застывшем лице разбитой статуэтки читалось только мучение, а еще обезоруживающий фатализм, смирение со своей участью, будто она принимала издевательства Зерефа как наказание или плату за что-то. Что же она совершила в прошлом? Убила кого-то? Но Джоэл знал, что взгляд убийцы невозможно скрыть. И все же… Все же что-то их всех связывало, всех обитателей злосчастного дома с подожженным чердаком.

«Я должен выдать Джолин, но для нее это верная смерть. В правление Умана допросы стали хуже казней», — подумал Джоэл и направился обратно в Цитадель, в камеру с кожаными ремнями на карантин.

Возле массивных ворот, усыпанных шипами, он помедлил, рассматривая серый куб старинной лечебницы. Темные стены плыли на фоне низких облаков, скаты огромной крыши точно подпирали падающие небеса. Внутри же ячейками безумных пчел располагались камеры: для преступников, для обратившихся и для тех, кто боролся с преступниками и обратившимися.

Камеры почти одинаковые что для провозглашенного зла, что для условного добра. Одинаковые лысые стены в потеках и трещинах, одинаковые железные стулья или кровати. В камерах охотников только топили чуть получше. Заключенных же изводили холодом, так они быстрее давали показания по делам сомнов. И в одну из этих камер Уман Тенеб мог заключить Джолин.

Джоэл содрогнулся, ему вмиг совершенно опротивели эти толстые стены психушки, ее клепаные колонны в вестибюле, кабинет Верховного Охотника и морг с неработающими морозильными камерами. Все опротивело, в целом, уже давно, но теперь он особенно остро ощутил пронзившее его чувство опустошенного исступления. Психушка представилась темным двойником Айгрежи. И не столь важно, что внутри храма тускло мерцали свечи, а в кафельных коридорах ярко светили лампочки. Опротивели сами стены, которые еще помнили клятвы врачей об исцелении больных, не несли ничего, кроме страданий, подлости и боли. Как и мирная с виду пекарня… Джоэл криво ухмыльнулся: кое-что неуловимо роднило их с Джолин. Они оба безропотно и беспрекословно возвращались в свою тюрьму.

Глава 18. Малая часть правды

Пустое зеркало кропило отраженьем небритого лица и глаз в красных прожилках. В лучшие времена не узнал бы себя такого, иссеченного осколками, злого и растревоженного. Вода стекала из крана, дробясь каплями о дно грязноватой жестяной раковины. Черная плесень окончательно прижилась в углах душевой. Она же словно пропитала мысли и все существо. Жизнь ничего здесь не стоила, превращаясь в сухое дерево боли.

Джоэл провел в цитадели уже три дня. Уман не отдал под трибунал за опоздание, зато устроил что-то вроде гауптвахты или карантина: из подземелья выпускали только в архив. И еще раз в день выгуливали, точно арестанта, на заднем дворе психушки.

Раньше в закрытом со всех сторон садике дышали воздухом больные, их тени затерялись среди пожухлой травы и выщербленных стен. Теперь их уцелело слишком мало, чтобы еще тратить силы персонала на какие-то прогулки. Большинство сумасшедших быстро обращались. Тронувшихся сразу помещали на нижние уровни в камеры, а потом молчаливые отупевшие санитары выносили разрубленных чудовищ. В бывшей лечебнице по старой традиции содержались только безобидные и безмозглые от рождения. Поэтому на вынужденных прогулках встречались лишь несчастные дурачки с блаженными лицами: они не видели кошмаров, потому что их разум плавал где-то в далеких краях, точно узрел свет зеленого маяка и больше не смог вернуться в ужас Вермело.