Град Пустыня - [23]
Между тем либо во время ссылки епископов, либо несколько позже Нитрия по приказу императора подвершась настоящей войсковой атаке.[310] Иероним в своей «Хронике» датирует эти события 375 годом, сообщая, что во время этого налета было убито множество монахов. Впрочем, ни он, ни Руфин не сообщают точного числа убитых. Иероним говорит лишь, что «Valens lege data ut monachi militarent, nolentes fustibusjussit interfici».[311] Эту ссылку принято связывать с «Кодексом Феодосия» XII. 18. 1 (368 г.) и XII. 1. 63 (373 г.), где предписывается (причем речь идет именно о Египте) разыскивать людей, пытающихся скрыться от исполнения своих общественных обязанноетей в пустынях и монашеских обителях («specie religionis cum coetibus monazonton congregentur»), и силою возвращать их к исполнению соответствующих обязанностей или прибегать к конфискации их имущества. В законе, разумеется, ничего не говорится о забивании людей до смерти.[312] Это первое известное упоминание монашества в римском праве. Руфин не только стал свидетелем этих событий, но, как он пишет, и пострадал в них, однако он не сообщает ничего определенного о том, был ли ктолибо при этом убит. Он провел в Египте, у ног александрийского ученого наставника Дидима Слепца шесть лет, а затем, после некоторого перерыва, еще два года. Он путешествовал по Нилу до самого Писпира.[313] И, наконец, он присоединился к Мелании и монашеской общине, основанной ею на Елеонской горе после того, как она покинула Диокесарию, где помогала ссыльным.[314]
Святые места влекли людей. Мы помним, что Харитон, первый монах Иудейской пустыни, вначале пришел туда как паломник. Впоследствии мы увидим, что монашеская жизнь этой пустыни всегда была связана с Городами Воплощения (Cities of the Incarnation) у западной ее, пустыни, границы. Однако первым обратило на себя внимание монашество самих святых мест. Кирилл Иерусалимский в середине четвертого столетия уже обращается к монахам (вероятно, монахи эти являлись его катехуменами, ибо монашеская жизнь порою начиналась еще до крещения).[315] Возможно, в Церкви Воскресения с самого начала существовали свои σπουδαίοι «ревнители». На Елеонской горе, с которой открывается вид как на город, так и на пустыню временное и вечное на горе, освященной событиями Страстной Седмицы и Вознесением, монахи поселились еще при жизни Афанасия Великого. Иннокентий Италиец был женатым человеком и важным сановником при дворе Констанция. Впоследствии же он принял монашество и возвел на Елеонской горе молитвенницу, где хранились мощи Иоанна Предтечи, спасенные в правление Юлиана от осквернения самарийскими язычниками.[316] Вскоре после 370 года к нему присоединился монахпресвитер Палладий, который, скорее всего, принадлежал прежде к общине Василия Великого в Кесарии Каппадокийской. Палладий пишет об этом Афанасию, объясняя при этом, почему он решил присоединиться к Иннокентию, а Афанасий восхваляет в ответном письме Василия.[317]Через несколько лет скорее всего, в 377 году — между Иннокентием и Палладием возникает некая размолвка, которую спешат уврачевать как Василий, так и Епифаний, при этом Василий говорит об «Иннокентии Италийце и нашем Палладии».[318] Это может свидетельствовать как о каппадокийском происхождении Палладия (подобное предположение было бы наиболее естественным), так и о том, что он (Палладий) являлся членом монашеской обшины Василия. В любом случае, мы можем заключить из этого, что на Святой Земле монашество с самого начала носило многонациональный характер.
Елеонская гора достаточно просторна, и мы можем не сомневаться в том, что обители Мелании и Руфина, с одной стороны, и Иннокентия и Палладия, с другой, сущеетвовали независимо друг от друга. В первую около 382 года прибыл из Константинополя диакон Евагрий, бежавший от страстного приражения.[319] Уроженец понтийской Иберии, он был поставлен в Кесарии во чтеца Василием Великим. После смерти Василия в начале 379 года его привлекла слава жившего в столице Григория Назианзина; оттуда он отправляет извинительное послание кесарийцам, которое ошибочно приписывалось Василию (Послание 8) и в течение длительного времени осложняло рассмотрение тринитарного богословия Василия Великого. Иероним был в числе учеников Григория примерно в это же самое время. Григорий рукополагает Евагрия в дьякона и, покидая город во время собора 381 года, оставляет молодого богослова помощником епископа Нектария, после чего с Евагрием и приключается названная выше беда. Прибыв на Елеонскую гору, Евагрий тяжело заболевает и болеет — болезнь эта имеет духовные причины полгода, пока Meлания не исцеляет его после принятия им монашеских обетов. Он отправляется в Нитрию, а еще через два года
в Скит, где и проводит следующие четырнадцать лет (в некоторых из сохранившихся работ Евагрия говорится, будто они написаны в Скитской пустыни, однако, как мы уже видели, это понятие может использоваться и в расширительном смысле). В эту пору он становится плодовитым писателем, гномы которого аскеты могли заучивать наизусть и повторять мысленно. Чрезвычайно, а порою и излишне спекулятивный в своем следовании Оригену, он оставался при этом оригинальным и независимым мыслителем, оставившим заметный след в истории христианекой духовности и снабдившим ее (если говорить о греческом ее выражении) практически новым словарем. Именно он первым использует стоическую концепцию απάθεια «бесстрастия» концепцию, принятую греческим аскетическим богословием, но так и не нашедшую себе места в богословии латинском. Ему мы обязаны и классификацией восьми злых λογισμοί (помыслов или cogitationes) — чревоугодия, блуда, сребролюбия, печали, гнева, уныния, тщеславия, гордыни
