Град Пустыня - [18]
Как Антоний, так и Пахомий избежали рукоположения. Нитрия же имела свое собственное священство с очень раннего времени. Памво, хотя, по меньшей мере, в одной истории он изображается неграмотным,[219] вероятно, стал священнослужителем еще до 340 года.[220] Относящееся примерно к 356 году послание Феодора Тавеннисиотского адресовано «Моим возлюбленным братиям, пресвитерам, диаконам и монахам Нитрийской горы»;[221]«Послание Аммона», в котором оно представлено, приводит имена четырех священников: Памво, Пиора, Гераклида (вероятного, старшего над ними) и Агия.[222] Уже тогда мы имеем полный клир, возглавляемый коллегией пресвитеров. Во времена Палладия численность последних достигала уже восьми, и они образовывали нечто вроде совещательного совета, хотя служение Литургии, проповедь и отправление правосудия вверялись единственно старшему пресвитеру.[223]
Нитрийская гора всегда находилась в тесном контакте с епархиальным епископом Даманхура (Гермополь Парва), находившегося в десяти милях от обители. Драконтий, ставший епископом, скорее всего, в 353—4 году, сам являлся настоятелем монастыря (хотя мы и не знаем, где именно находилась его обитель); его же непосредственные преемники Исидор[224] и Диоскор[225] были известными нитрийскими монахами. Возведенный против собственной воли в епископский сан Драконтий начал свое служение с возвращения в монастырь и отказа от исполнения епископеких обязанностей (создается впечатление, что его монахи взяли с него соответствующее обещание еще до поставления Драконтия в епископы). В нашем распоряжении имеется послание Афанасия с достаточно резкими и в то же самое время дружескими увещеваниями,[226] где он убеждает Драконтия исполнить свой долг в отношении Церкви и приводит имена не менее семи епископов, которые были монахами — среди них великий Серапион Тмуисский, являвшийся прежде учеником Антония и ставший епископом до 339 года, и, вероятно, один из двух тавеннисиотских епископов, участвовавший в латопольском синоде 345 года.[227] Судя по всему, послание Афанасия возымело действие, ибо к моменту взятия его под стражу и высылки в 356 году Драконтий уже исполнял свои обязанности.[228]
С самого начала монахам, имевшим опыт киновийной жизни в Нитрии, была свойственна тенденция удаляться в Келлий и вести там отшельническую жизнь. Тенденция эта видимо противоречила идеалам Пахомия или Василия, считавших киновию пожизненным призванием. Это своего рода приготовление к тому, что мы видим в Палеетине в следующем столетии. Подобным духом исполнен и рассказ о разговоре Аммона и Антония, который представляется скорее не историческим эпизодом, но изъявлением названного столкновения идеалов. «Я несу большее бремя трудов, нежели ты, сказал Аммон. — Почему же твое имя меж людьми пользуется большею славой?» Антоний отвечал: «Потому что я больше люблю Бога».[229]
В Келлиях также была своя церковь и свой пресвитер, который, возможно, являлся членом нитрийского братетва. Однако мы не знаем, когда именно он там появился. Когда в «Послании Аммона» вскоре после 370 года говорится о «Исидоре, пресвитере отшельников Нитрийской горы», вполне возможно, что под ним разумеется пресвитер Келлий.[230] Мы определенно знаем только то, что именно так (пресвитер Келлий) именовался Макарий Александрийский.[231]
Макарий почил в 393 году в возрасте около ста лет.[232]Он принадлежал к самому первому поколению монашествующих, опыт которых отрезвлял их более молодых преемников. В миру, в бытность свою в Александрии, Макарий был торговцем лакомствами [τραγήματα πιπράσκων].[233]Обратившись в христианство в возрасте сорока лет,[234] он превосходил всех остальных своими аскетическими подвигами. Узнав, что тавеннисиоты не едят в четыредесятницу вареного, он семь лет не вкушал приготовленной на огне пищи.[235] Желая одолеть сон, он бодрствовал в течение двадцати дней, после чего уступил ему как требованию природы.[236] Както Макарий раздавил укусившего его комара и, раскаявшись в овладевших им мстительных чувствах, шесть месяцев провел нагим на скитском болоте, «где жили комары величиною с ос, которые прокусывали кожу даже у вепрей». Он вернулся в свою келью таким опухшим и изъеденным, что братия смогла узнать его только по голосу.[237] Желая показать, что он ни в чем не уступает тавеннисиотам, он пришел в их обитель в платье мирянина и попросил, чтобы его приняли в монахи. Убедив Пахомия в том, что почтенный возраст не станет для этого помехой, он настолько превзошел братию своей «бесплотной» жизнью, что тавеннисиоты пригрозили разойтись, если Пахомий не удалит его из обители. Узнав в старце Макария, Пахомий просил его удалиться и поблагодарил за преподанный братии урок.
