Град Петра - [34]

Царь согласился. Глаз женский зорче устережёт, чем десять часовых. Данилыч, повеселев, заболтался — помянул Фроськины пироги, обхожденье её, чистоту в покоях. Домашнего уюта именно и не хватает отроку.

   — Сосунок, — усмехнулся Пётр. — До каких пор? Ничего, обвыкнет...

В тот же вечер нескольким господам досталось дубинкой. Одного унесли замертво.

   — Воруешь, гадина, — лютовал царь. — По роже твоей мерзкой видать.

Данилычу сказал:

   — Разбирайся тут... Меня корабли зовут.

Раздражению дал волю и хотел немедля устремиться к любимцам. Данилыч насилу унял. Коришпонденции убавилось немного, губернатор всем не ответчик. Вон Шереметев канючит:

«Псковские бурмистры не дают денег на корм слесарям у артиллерии и шведским полоняникам — без указа из Москвы. Как бы тех людей голодом не поморить».

Он, Меншиков, над Москвой не властен. А ведь пустяк! Канителят — знать, к выгоде своей... Немощен фельдмаршал, навёл бы пушку на канцелярию...

   — Пушку? — отозвался царь. — Ты бы настрелял... Он законы уважает.

Пишет Шереметев обильно. Представляет к награде драгуна, которому оторвало руку, — на жилах висела, и он устоял, отрезал её. Видать, богатырь... А шведский драгун перебежал к нам — коня утопил ненароком и убоялся наказания. Покидают армию Карла латыши, понеже в солдаты их взяли насильством. И снова о непорядках.

«Привезли ко Пскову семьсот возов сена, и на тех возах не будет и по полвозу, и то всё мокро и в грязи, и лошади не везут, путь зело худ».

Пропадут лошади, пророчит стратег, и сено не довезут, убыток двойной. Чего же хочет? Учинил бы розыск, отлупил бы виновников!

   — Стар боярин, стар, — негодует Данилыч.

   — Тебе, что ли, войско отдам? Заришься?

   — Да ни в жисть...

Увёртка жалкая — нету в душе Данилыча уголка, сокрытого от царя. Манит жезл фельдмаршала, манит неотступно. Мечтание дерзостное... Царь поручил Петербург — и будь, губернатор, доволен!

Вот и засосал Петербург... Позавидуешь Борису Петровичу: он и половины здешней мороки не ведает.

Государь морщится, видя убожество дикого табора на островах. Ровно орда нахлынула и осела... А если просветлеет лицом, — значит, вселяется в город будущий. Ложась спать, оставляет подле себя, на мебели, на полу, на кровати наброски, засыпает, не успев собрать их. Губернатора сии прожекты ожидают утром — с понуканьем и с угрозами. Время, время торопит...

Изволь, губернатор, ведать: после крепости второе по важности строение есть Адмиралтейство, где корабли родятся получше олонецких на пятьдесят пушек и больше! Где ему быть? Царь чертил и зачёркивал.

На стрелке Васильевского острова будет площадь. Там заполыхает маяк, укажет путь купеческим кораблям, кои Петербург всенепременно должны посещать. Где им причаливать? Мало, мало справных пристаней для морских судов. Должны быть, немедля, нынче же летом!

Откуда ему быть, иностранному купцу? Побоится, война ещё... Но лучше не перечить тебе, херц мой!

Крестьянство из деревень прибывает, да не бойко — помещики противятся. Что им Петербург — поля запустеют! Уйдёт мужик на два месяца, на срок наименьший, — всё же убыток, тем более летом. Пока сменят его — страдную пору пропустит.

   — Мастеровых добрых будем удерживать, — рассуждает царь.

Им первым отводить избы на семью. Для сего готовить срубы в лесу, сплавлять сюда на плотах. А ставить жилища не нахальством, не наобум Лазаря, а с расчётом на завтра. С царских черновых листков делать чертежи подробные, по науке, и по ним вымерять землю, и без сего не строить и канал не копать. На сей предмет имеются астролябии, купленные у немцев.

Данилыч просил пардону — лежит инструмент, лежит в кладовой. Меряют по-старому, колышками, глазом невооружённым. Тут вновь познал Данилыч царскую дубинку. Потирая плечо, хныкал:

   — Ой, изувечил, херц мой!

Её и не выговоришь — астролябию. Она грамотея требует. Царь кликнул всеведущего Брюса, коменданта. Чтоб были землемеры! Обучать их, отыскать среди пленных шведов...

Плечо не долго болело. Жалеет государь камрата своего... Данилыч согласен чаще терпеть — не уезжал бы милостивец, не оставлял одного. Письма Петру на верфь слёзные.

«Зело милость вашу мы здесь ожидаем, без которого нам скучно, потому что было солнце, а ныне вместо оного дожди и великие ветры, и для того непрестанно ждём вас, а когда изволите приехать, то чаем, что паки будет вёдро».

Погода, однако, не баловала, в августе Нева, борясь с западным ветром, вздулась, учинила на низких местах буйство. Помочила людей и скарб, похитила брёвна, ряжи. Работу не остановила. Подняла свой шпиль церковь Петра и Павла в крепости, а следом взметнулась вторая вышка Петербурга — церковь Троицкая, на соседнем Городовом острове. Приметно встала там же, близ Невы, резиденция губернатора. Данилыч ждал царя на новоселье.

«Аз вошёл в дом свой», — сообщил он радостно.

Двойной был праздник. На пристани у стрелки красовался фрегат «Штандарт», прибывший с царём, а кроме того Петербург принял ещё шесть судов, спущенных на Олонецкой верфи.

А шведы словно примирились с потерей. Крониорт ни шагу к городу, эскадра Нумерса курсирует в заливе безмолвно. Отогнала голландских купцов, направлявшихся в Петербург. Царь досадовал не очень.