Грация и фурия - [68]

Наконец она спросила:

– Почему ты помогаешь мне? Почему остался здесь?

– Я уже сказал тебе, – ответил он, не глядя на нее. – Мне не хотелось, чтобы ты умерла.

Его ответ не удовлетворил Серину.

– Настолько не хотел, что подверг риску свою собственную жизнь? Бросил свою работу? Вал, тебя же не оставят в покое, объявят охоту и на тебя. Так ради чего все это?

Вал присел рядом с ней на колени и коснулся ее рук.

– Твоя жизнь, Серина, для меня дороже всего. Можешь не верить, но это правда. Мне показалось… – Он на секунду замолчал, а она впервые заметила неуверенность в его глазах. – Мне показалось, что между нами есть что-то, ради чего можно бороться друг за друга…

Он поцеловал ее.

Серина знала, как нужно вести себя, когда мужчина желает ее – следует подчиниться, сдаться, уступить. Но недели на острове полностью поменяли ее представления о мире. Оракл четко дала ей понять, что полагаться следует лишь на собственные силы.

– Я благодарна тебе за спасение, – сказала Серина спокойно и заставила себя взглянуть ему в глаза. – Но я пока не знаю, что это… И мне надо подумать, мне необходимо время.

Она ожидала, что он разозлится, напомнит ей, что она перед ним в долгу. Применит силу, чтобы получить причитающуюся ему награду.

Но он лишь сжал ее руки.

– Понимаю.

Огонь горел ярко, но Серина не заметила на его лице не только гнева, но даже разочарования. Он отпустил ее руку и вернулся к костру, а ей вдруг отчаянно захотелось пойти за ним, обнять его, прильнуть к нему.

Но она осталась на месте и лишь задумчиво произнесла:

– А ты совершенно другой.

– Не такой, как остальные мужчины? – Он взглянул на нее через плечо.

– Да, не такой, как другие мужчины.

Он, глядя на языки пламени, лижущие сухие ветки, заговорил:

– Еще до моего рождения мой отец с торговой делегацией посетил Азуру. Там, по его словам, у него открылись глаза на тот произвол и узаконенное угнетение, которые царят в Виридии. Он и моя мать попытались противостоять этому. Они открыли в подвале нашего дома тайную школу для девочек. Думаю, я отличаюсь от остальных именно потому, что меня так воспитали. – Он, взяв свой мешок, вернулся к Серине. – Необходимо поменять тебе повязку.

Он вытащил из мешка аптечку, и Серина робко стянула с себя сорочку.

Вал в тишине размотал бинт, намазал целебную мазь на рану и снова перевязал ее.

– Их схватили? – едва слышно спросила Серина.

– Первой взяли мою мать, – сказал он, глядя на ее руки, хоть и был полностью поглощен своими воспоминаниями. – Отец одной из девочек узнал, что его дочь учится чтению, и донес властям не только на моих родителей, но даже и на свою собственную жену. Когда блюстители порядка пришли за матерью, отец попытался противостоять им, но его жестоко избили у меня на глазах. – Вал рассказывал отстраненно, будто не о себе, хотя все его тело было напряжено. – Двумя днями позже явились и за отцом. С тех пор я его не видел. Уверен, что его давно нет в живых.

– Сколько тогда тебе было лет? – прошептала Серина.

– Четырнадцать. – Вал перевел взгляд на огонь. – Два года у меня ушло на то, чтобы выяснить, где мать. Еще через год я, прилично заплатив, сменил имя. Через шесть месяцев я поступил на работу, здесь. К тому времени моя мать уже была мертва. И было это три года назад.

Серина, с трудом справившись с дыханием, спросила:

– Так выходит, твоя мать и была одной из тех, кто прыгнул с утеса?

Вал кивнул.

– Как ты узнал, что с ней случилось?

Вал улыбнулся.

– Мне рассказала Оракл. Она помнила мою мать. Мама была слишком стара для боев на арене. Она начала учить женщин Пещеры чтению. Разумеется, ни бумаги, ни книг не было, но мать решила, что для письма подойдут древесный уголь и плоские камни. После того, как она стала свидетелем двух боев, она решила, что с нее довольно.

Серина подогнула под себя колени, обхватила их руками и, уставившись на огонь, пробормотала:

– Мне очень жаль, Вал.

Он потер затылок.

– Никто из охранников про это не знает. Они уверены, что развозить пищу командам я вызвался добровольно, потому что я самый молодой и стремлюсь проявить себя. Находясь среди них, я веду себя так же, как и они, становлюсь мерзким и грубым, и они ни о чем не догадываются.

– Но почему ты остался здесь после того, как выяснил, что стало с твоей мамой? – спросила Серина. – Ты же мог отправиться обратно на материк. Найти там другую работу. Жениться…

Вал взял из кучи хвороста палочку и принялся тыкать ее концом в каменный пол.

– Меня не оставляли и не оставляют мысли о женщинах, чьи семьи без них осиротели. Я пытаюсь хоть как-то, хоть чем-то им помочь, и мне удалось уговорить нескольких девушек не прыгать с утеса. – Он глубоко вздохнул, затем продолжил: – Очень тяжело смотреть, как люди, много людей, умирают здесь. Каждый раз, когда прибывает судно, я думаю: ну, в этот раз я сбегу отсюда. Уж в этот раз точно. Но каждый раз остаюсь. Здесь всегда есть девушка, которая, как моя мама, стоит на краю утеса. Девушка, испуганная до такой степени, что смерть кажется ей лучшим выходом.

Глядя на Серину, он замолчал, прислушиваясь к тому, как трещат ветки в огне.

– Я очень рада, что ты так высоко оценил мою жизнь, чтобы спасти ее, – призналась Серина.