Грааль никому не служит - [52]

Антиграв уходил к горизонту, превращаясь в грязно-серую чёрточку. Холода я почти не чувствовал. По снегу бежали замысловатые узоры анизотропии. Сам не зная зачем, я пнул игольчатую поверхность. Снежинки взвихрились, восстанавливая узор, – словно железные опилки в магнитном поле.

Красиво… Раньше я этой красоты не замечал. Я ударил ещё и ещё раз; узоры каждый раз получались новые. Игольчатый снег сползался к моим ногам, словно потоки муравьёв.

С другой стороны поля ко мне двинулась крохотная фигурка. Изгой брёл неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу, загребая фонтанчики анизотропной пыли.

Тяжело идет, неумело. Новичок, наверное. По снегу надо бежать, а этот ломится, словно паровоз. И вес на одной ноге нельзя задерживать: ухнешь по колено – выбирайся потом.

Словно подтверждая мои мысли, изгой упал. Лицо его побагровело от натуги. Движения стали ещё более бестолковыми.

– Хватит, – крикнул я. – Они нас не видят. Превращайся.

Новичок стал на колени. Белые иглы облепили тело, превращая его в снежную статую. Когда они осыпались, иллюзия пропала. Вместо коренастого каторжника на снегу стояла Асмика.

– Ты до посвящения в стереатре не играла? – спросил я.

– Нет. Меня в монастыре воспитывали. Я боюсь сцены.

– Представляю себе…

– Не представляешь. Дар психоморфа – это компенсация за излишнюю стеснительность.

Девушка притёрла в снегу одну ногу, потом другую. Снежные иглы под её подошвами собрались в монолит. Теперь она могла стоять, не проваливаясь. Легенды об эльфах, которые не оставляют следов на снегу, возникли не на пустом месте. Говорят, знатоки пластика умеют создавать анизотропные поля сами. И водоросль этим не губят, не то что генераторы.

– Ну что? Мы теперь саботажники? – спросила она.

– Сачки. Пойдем, прогуляемся.

Мы надели лыжи и отправились к краю анизотропного пятна. Бугристый облачный край ушёл вниз, открывая солнце. Снега вспыхнули.

Асмика отвернулась, закрывая глаза рукой:

– Ненавижу это время. Когда приходит, я сама не своя…

– Весну?

Асмика кивнула. Как она появилась на Лангедоке, не знает никто из нас. Психоморфу выжить в лагере нетрудно. Можно копировать психику передовиков, например, и успешно выполнять норму… От этой мысли я рассмеялся. Асмика глянула на меня с интересом, но ничего не спросила.

– Неправильный мир, – сказала она. – У нас на Крещенском Вечерке если зима и небо в облаках, так становится теплее. А когда небо чистое – мороз.

– Один человек на Южном материке рассказывал, отчего так. Но это долго объяснять.

– Ты родился на Казе, да?

– Да.

– Срединник, родом с Каза. Знаешь, я ведь работала в аналитическом отделе под руководством Рыбакова. И кое-что слышала.

– В аналитическом? – переспросил я. – Значит, ты влезала в мою шкуру.

– У меня не получилось. Срединников трудно копировать.

Что пробовали, я знаю. Я это почувствовал. Вопреки устоявшемуся мнению, психоморф не способен воссоздать другого человека. Он заставляет окружающих видеть его копию. А это не одно и то же.

– Как ты попал на Лангедок?

– Своим ходом.

– Прилетел?

– Да.

В десятке метров от края анизотропного пространства снег зашевелился. Слепящее сияние заставляло щуриться. Мне показалось, что там мелькнул кошачий силуэт. На мой мысленный призыв никто не откликнулся. Если это и был протей, то он не спешил вернуться к хозяину.

– Я прилетел сюда до прибытия рунархов, – соврал я. – Нам предстояло эвакуировать исследовательские посёлки. Когда земляне отступили, ничего не оставалось, как смешаться с толпой изгоев.

– Листаешь. Как раз в это время я сопровождала исследовательскую экспедицию на Южный материк. Никакой эвакуации не было.

– Значит, ты ничего не услышишь.

– А если я взамен расскажу о пяти лицах Морского Ока?

* * *

Я не сильно уклонился от правды. Как говорится, не в лотерею, а в преферанс, не десять тысяч, а триста пятьдесят и не выиграл, а проиграл.

Моё появление на Лангедоке было связано с лионесцами.

После происшествия в арсенале прошло несколько спокойных лет. Казалось, рунархов не интересует, куда делся их харон. Разведка Первого Неба пыталась нащупать ниточки, но безуспешно. Меня таскали по лабораториям, водили к месмерам КБПН. Кончилось тем, что исследования в области мифизики заморозили.

Все эти годы я обучался в спецшколе экзоразведки. Освоился с протеем, получил посвящение срединника. Мне повезло. Зверь по имени Симба оказался мил и покладист. Даже единороги порой взбрыкивают, а мне досталась мантикора.

Выпускные экзамены я сдал с отличием. Как оказалось, вовремя. Через две стандарт-недели после выпуска вспыхнул мятеж на Лионессе. Меня отправили разбираться с бунтовщиками.

Мятеж развеял мои юношеские иллюзии. Я стал мудрее, терпимее и… нет, не циничнее. Бои с обезумевшими от неустроенной жизни фронтира колонистами научили меня прощать. Себе, друзьям, врагам.

Экзоразведчики не были рыцарями в белых плащах. Я сам не похож на капитана Джи из «Мига вечности». А фермеры с кассетными пульсарниками в руках уж никак не годятся на роль злодеев. Не были они ни плакатными повстанцами из «Звёздных войн», ни слугами чёрного властелина. Всего лишь запутавшиеся бедолаги, которых жажда несбыточного бросила в горнило войны. Спроси каждого в отдельности – конечно, он предпочёл бы спокойную, пусть и тяжёлую жизнь на своей плантации. «Низы не могут, а верхи не хотят» – это чушь. Особенно в эпоху разгула СМИ.