Грааль никому не служит - [124]

Нет. Не ждёт.

Старина Клавье сам не представлял, что за сила – круг бытия. Мне не потребовалось вбирать в себя души моих спутников. Моя воля, моё желание привели меня туда, куда я стремился.

А значит, оглядываться на прошлое нет смысла. Мальчишка Перевал остался в том чарующем «далёко», где море – только синее, а снег – белый. Где не существует оттенков и полутонов. Я без сожаления повернулся спиной к заветному двору и двинулся в глубь города.

Лонот оставался тем же. Тем же – и не тем. Праздник ушёл из его стен. Люди торопились по своим делам, смотрели прямо перед собой, поглощённые деловой суетой. Их камзолы, белые рубашки, шитые золотом юбки оставались теми же, но маскарадная яркость исчезла. Будничная одежда, не более. Ратуша, так поразившая меня когда-то, превратилась в просто высокое здание с часами.

Я шёл по улицам, присматриваясь к новому Лоноту. Мне было интересно сравнить свои впечатления с впечатлениями мальчишки, впервые прикоснувшегося к мифизическому плану. Тогда я был переполнен эмоциями. Всё восхищало меня, не давая задуматься. Я действовал рефлексивно, не понимая, что происходит. С тех пор прошло больше пятнадцати лет. Я изменился. Вместе со мной изменился и город моей мечты.

Улица сворачивала к морю. Где-то здесь я впервые встретил Иртанетту. Я нырнул под арку, прошёл мимо домов, опутанных виноградной лозой. Вот он – домик под черепичной крышей. Виноградные листья утратили свою глянцевую свежесть, да и солнце ушло из зенита. Я сорвал гроздь, пачкая пальцы прозрачным красноватым соком. Отщипнул ягодку, заранее морщась в предвкушении кислого, но виноград оказался сладким с примесью тревожной горчинки. Я попал в Лонот ближе к осени.

В задумчивости я шёл сквозь сад, держа виноградную кисть на ладони. Листва шелестела по-осеннему устало. Красные бока яблок проглядывали сквозь неё, словно любопытные детские рожицы. Я задрал голову.

Надо мной возвышалась башня. На крыше её стояла девушка – в широких полотняных брюках и блузке, завязанной узлом на животе. И брюки, и блузка были выпачканы краской. В руке девушка держала кисть, которой раскрашивала флюгер – железную мантикору. С каждым порывом ветра зверь норовил вырваться из рук, но девушка была упряма. На морде и передних лапах мантикоры краска почти высохла. Крылья тускло отсвечивали металлом.

– Эй! – позвал я. – Эй, наверху!

Незнакомка обернулась. На бедре её болталась шпага; оружие мешало работать, но я почувствовал, что лишней шпага не будет. Беззаботные времена закончились. Да и не было их никогда – беззаботных. Давно ли Красный рыцарь терроризировал страну?

– Тебе подержать зверя? – весело предложил я. – Чтоб не вырвался?

По крыше что-то загремело. Я едва успел отпрыгнуть в сторону. Кисть отскочила от плит дорожки, забрызгав краской мои брюки, и покатилась в траву. Ойкнув, незнакомка исчезла. Отчаянно застучали на лестнице её башмачки.

– Адвей!! Адвей, ты!

Иртанетта бросилась мне на шею. Я обнял её. Сильно-сильно, так, чтобы никогда не расставаться. Под тонкой тканью блузки часто колотилось сердце.

– Ты сумасшедший, Адвей! Где ты пропадал? Я так тебя ждала!

– Но я же вернулся.

Я подхватил её на руки, закружил. Иртанетта смеялась, запрокинув голову, закрыв глаза. На носу у неё белело пятнышко краски. На щеке тоже. Я поцеловал их.

– Иришка! Ты будешь моей дамой сердца?

Она открыла глаза. Посмотрела на меня чуть испуганно:

– Конечно! Ты ведь не передумал? Скажи – не передумал?

За прошедшие годы я научился определять возраст. Иртанетте было двадцать. С момента расставания для неё прошло шесть лет. Для меня – восемнадцать. Время в Лоноте течёт в три раза медленней, чем у нас.

Я поставил её на ноги и опустился перед нею на одно колено.

– Госпожа Иртанетта, – торжественно объявил я. – Примешь ли служение Адвея Перевала, срединника? Клянусь, я охраню тебя от всех бед, что могут встретиться на пути.

– Я принимаю твоё служение, срединник, – ответила она. И с неожиданной робостью попросила: – Встань, Адвей. Прошу тебя!.. Ко мне ещё никто так… понимаешь?.. – В глазах её блестели слёзы.

Я поднялся.

– Пойдём, – сказала она. – Мне надо дорисовать флюгер. Ты не представляешь, какая я счастливая! Я буду красить, а ты постой рядом со шпагой, ладно?.. А то мне страшно. Они всегда нападают внезапно.

Мы поднялись на крышу. Иртанетта отдала мне перевязь со шпагой, а сама взялась за жестяного зверя. Она работала, а я любовался ею. Иришка осталась всё такой же хрупкой и порывистой в движениях. Маленькая грудь, тонкие изящные запястья, лёгкая прядь, щекочущая шею. Я с волнением наблюдал за тем, как она привстаёт на носках, стараясь дотянуться до верхнего края крыла, как высовывает язык, прорисовывая тонкие жилки на перепонках.

– Они появились недавно, – рассказывала Иришка. Кисточка её так и сновала по спине мантикоры. – Месяца два назад. Ледяной ветер с гор принёс их. Мы решили, что это доброе предзнаменование: ведь мантикора – наш гербовый зверь. С тех пор, как ты увёл котёнка, мы их больше не видели. А потом начались нападения.

…Два месяца назад по времени Лонота я бежал из ледового плена. Именно тогда впервые появились признаки разлада между мною и протеем. Но то, что рассказывала Иртанетта, казалось мне совершенно невозможным: