Гойя - [92]

По всей вероятности (хотя мы не в силах заглянуть внутрь последнего обиталища Гойи в Испании), его жизнь была овеяна тишиной и мудростью. Он нежно привязался к своей дочери или не дочери. Ему не довелось до того оценить, как забавны и милы бывают маленькие девочки до тех пор, пока взросление не делает их трудными, строптивыми и капризными. Он и до того проявлял нежность к малышам и со своего выросшего сына Хавьера перенес привязанность на внука Мариано. Покуда ребенок остается ребенком, можно надеяться, что он не будет похож на других, не окажется непутевым и не принесет родителям разочарований и душевных ран. В последнем доме Гойи на земле его родины рядом с ним были истинно близкие люди, донья Леокадия и маленькая Росарита.

Гойя провел в этом доме пять лет, мало общался с внешним миром, размышлял и подводил итоги своего искусства, расписывая стены прихожей, гостиной и столовой в своем большом доме у ручья, невдалеке от реки. Он подводил итоги и отдавал долги. Имеются в виду не материальные задолженности, а те внутренние обязательства, которые мастер не успел исполнить в свои заполненные работой, насыщенные страстями и овеянные бедствиями войны годы. Он стал особенно поспешать и высказываться до конца после того, как пережил тяжелый приступ болезни в 1820 году. Его поднял на ноги тогдашний выдающийся врач Эухенио Арриета, за что и получил в подарок теплый и дружеский двойной портрет, в котором слабый и беспомощный Гойя полулежит на своем ложе, а к нему склоняется уверенный, знающий врач, спаситель и облегчитель судьбы.

Жизнь в Испании становилась для Гойи все труднее. Он все более уединяется в своем доме. Он живет тихой и отрешенной жизнью среди близких людей и занимается тем, что расписывает стены собственного дома странными картинами, в которых как будто пытается подвести итоги своей жизни и произнести важнейшие истины о жизни, о мире, об истории и человеке.

Так называемые «Черные картины» из «Усадьбы глухого» вызывали удивление немногих видевших их современников. Они принимали росписи в доме Гойи за чудачества старого человека, который, пожалуй что, был гением, да только на старости лет немножко повредился в уме и ушел в свое собственное измерение. Позднее эти росписи стен были перенесены, как великая драгоценность и достояние нации, на большие холсты посредством специальной реставрационной технологии. Насколько удачен был этот процесс перевода стенописи на холст — этот вопрос до сих пор пылко обсуждается и не имеет однозначного ответа.

Но это уже особая тема.

«ЧЕРНЫЕ КАРТИНЫ»

С «Черными картинами» трудно иметь дело. Тяжко существам мыслящим и чувствующим рассматривать эти большие и не очень большие картины в музее Прадо. Мы с вами не слепые, не бессмысленные куски мяса (надеюсь). Мы видим и ощущаем, что автор этих странных темновидных изображений хотел высказаться по полной, сказать о самом главном, что он понял в этой жизни на пороге восьмидесятилетия. Это своего рода исповедь. И в то же время никакая не исповедь, ибо никакой откровенности там нет и в помине. Нет стремления к открытости, к тому, чтобы зритель понял намерения и переживания художника. Картины «Усадьбы глухого» — зашифрованные. Они окликают нас, зрителей, очень громко обращаются к нам, шокируют и озадачивают нас, но оставляют зрителей в недоумении. Что именно художник хотел сказать? Как нам понять его?

Он как будто хочет достучаться и докричаться до нас. И в то же время не дает нам приблизиться к себе и заглянуть в душу.

В этих картинах мы видим голого сумасшедшего гиганта с безумными горящими глазами, который пожирает человеческое тело, вцепившись в него своими руками, и продолжает отгрызать куски мяса от уже наполовину обглоданного, запятнанного свежей кровью трупа. По всей видимости, изображен страшный доисторический и дочеловеческий бог античного пантеона — безумный Сатурн, пожиравший своих детей. Это ему сообщили Парки, распорядительницы судеб богов и людей, что его потомок сбросит власть отца и уничтожит старый мир страшного Сатурна. Кстати, эти самые Парки тоже наличествуют среди персонажей «Черных картин». В одной из них они парят над землей, заведуя смертью и рождением. Одна из них держит в руках ножницы — для того, чтобы перерезать нити наших жизней.

Это о чем? Что хочет нам сказать странный живописец, изобразивший прекрасную зрелую женщину в траурной мантилье, опирающуюся на ограду свежей могилы? Положим, это донья Леокадия (считается, что таков замысел этой картины). Речь идет о том, как жизнь будет продолжать свое течение после того, как художника не станет. Да, но почему именно эти сюжеты были важны для художника, который подводил итоги своей жизни и своей философии?

Почему-то на стенах дома было много гримасничающих фарсовых физиономий мужчин и женщин, которые бессмысленно смотрят на нас, словно заглядывая в окно из своего иного измерения. Они странно и пугающе ухмыляются. Таковы «Старик и монах», «Смеющиеся женщины», «Старики, поедающие суп».

Помните пресловутый «Альбом Д», эту серию рисунков из эпохи «Капричос»? Там омерзительные старички и старушки, невообразимые уродцы и морщинистые антропоморфные гады кривлялись, выделывали комичные трюки и издевались друг над другом, бросая вызов нашему человеколюбию. Спустя двадцать лет Гойя как будто вспомнил эту прескверную фауну прежних лет, дорастил мелких тварей до солидных размеров и разместил их на стенах своего дома. Насколько этот факт говорит о его психической уравновешенности или, скажем прямо, нормальности в это время — вопрос открытый. Считается, что нормальному человеку не годится жить в окружении таких рыл, харь и тварей. Но есть и такое мнение, что свои самые отвратительные видения и фантазии следует материализовать, описывать, обговаривать и изображать; тогда больная душа почувствует облегчение. Может быть, художник и его близкие закрывали эти картины занавесками. Слишком уж сильно ощущается в них излучение ярости и психоза, ненависти и безнадежной деградации человека до уровня ниже звериного.