Гойя - [23]

Как говорят графологи, почерк выдает характер и склонности человека. В почерке живописца и графика Гойи очень рано стали проявляться его опасные склонности: он идет до конца, не желая соблюдать правил и приличий, но так будет не всегда, а тогда, когда его безраздельно увлекают тема, персонаж, задача. Если не увлекают, то он отделывается общими местами профессионального исполнения. Фигуру построил, пространство определил, подмалевок сделал и вперед: заказ, задаток, гонорар, расписка в получении денежных средств.

Как бы то ни было, он очень много работает, из его мастерской выходят десятки холстов, выполненных собственноручно. Гойя никогда не прибегал к чисто поточному методу, то есть редко использовал помощников и подмастерьев. Он очень много пишет сам, ненасытно пишет, а поскольку ему не хватает светлого времени суток, придумывает способ писать картины ночью. Он перенял опыт горняков, которые с давних пор прикрепляли светильники к голове, привязывали веревками или ремешками к своим шляпам или шапочкам сначала свечи, а потом и керосиновые лампы. В таком странном виде, со свечами на шляпе, он и проводил ночи в своей мастерской, удивляя редких прохожих, которые видели в окне дома странную фигуру с люстрой на голове и, перекрестясь, ускоряли шаг. Однажды ему пришло в голову написать автопортрет со свечами на шляпе. В окне уже виден рассвет, а он все еще пишет в своей специальной амуниции. Очевидно, всю ночь писал картину и даже не заметил, как взошло солнце.

Такая неистовая жадность к работе не объясняется одними только материальными соображениями. Гойя беззаветно любил свое дело, и до поры до времени страсть к открытиям на холсте соединялась в его натуре с жадностью к жизни. Он радовался друзьям, любил побеседовать за бутылкой вина, пел под гитару и повадился даже форсить. Ему нравилось удивлять своих сограждан и вызывать удивленные и восхищенные взоры. А для этого писать картины вообще не обязательно. Нужно другое.

В свои сорок лет Гойя хочет брать от жизни то, что полагается успешному, здоровому, сильному и завидному мужчине. Он покупает кабриолет-двуколку — легкую конструкцию для любителей быстрой езды, пригодную скорее для скачек наперегонки, нежели для передвижения по многолюдному городу. Пронестись в своей двуколке по площадям и улицам столицы показалось ему увлекательным делом, и он, физически крепкий и смелый человек, сразу же начал гонять по улицам во весь опор. Как и должно было случиться, он вскоре опрокинулся на повороте и сильно расшиб ногу. Если бы он был нашим с вами современником и гонял бы по мегаполису на суперкаре, как московские и иные мажоры, то не отделался бы так легко. Гордость не позволила дону Франсиско сразу отказаться от своего завидного транспортного средства. На весь город было два-три экипажа такого рода, и все они принадлежали отчаянным головам и лихим парням, вызывавшим восхищение сверстников и пересуды старших. Около года он ездил на своем «суперкаре», потом остыл, рассудил здраво и приобрел себе просторную и удобную карету, придававшую его выездам солидный вид.

Человеческие слабости не были чужды пробуждающемуся гению живописи. Безумствовать без конца и края он не собирался. Зато он имел прямое отношение к такому опасному делу, как вольная неофициальная мысль.

Это — предмет особый и крайне важный.

УРОКИ ВОЛЬНОМЫСЛИЯ

Король Карл III правил в Испании почти до конца XVIII века, то есть в разгар эпохи Просвещения. Он был если и не умница, то неглупый человек себе на уме, вроде бы разбирался в людях и не позволял своим родичам садиться себе на голову или навязывать себе фаворитов и временщиков. Но этому неплохому монарху фатально не везло. Он слишком прямолинейно и наивно принимал уроки французского Просвещения и искал себе в советники просвещенных мыслителей и политических гениев, которые, как он надеялся, придумают новый образ Испании и сумеют превратить ее косную и дремотную жизнь в лучах былой славы в нечто более успешное. Король хотел сделать испанцев европейцами, но при этом не рисковать, не заходить слишком далеко, избежать вольнодумства, цинизма и космополитического разврата.

Задача, правду сказать, нелегкая, и попытки такого рода часто оборачивались трагикомедией. Например, правительство пыталось запретить некоторые народные развлечения и обычаи, заставить людей одеваться не в традиционные плащи-разлетайки, а в европейские костюмы, и не распевать по театрам забавные и грубоватые народные куплеты, а исполнять правильный культурный репертуар. Население волновалось, сердилось, а иногда дело доходило до схваток со стражей и полицией, когда речь касалась реализации программы короля.

Фатальная судьба Карла III состояла в том, что этот умный и хороший человек часто делал глупости и нелепости, которые не приводили ни к чему хорошему и в лучшем случае были смехотворны. Однажды попавший в Мадрид итальянский авантюрист и профессиональный соблазнитель женщин по имени Джакомо Казанова рассказал при дворе о том, что в странах Севера живут трудолюбивые люди, которые работают не так лениво, не вполсилы, как испанцы и итальянцы, а гораздо старательнее и лучше. Король решил, что в этом что-то есть и следует взять на вооружение рассказ бывалого итальянца. Поэтому он вздумал заселить пустующие земли Кастилии шведскими переселенцами, чтобы они превратили бы эти земли в цветущий сад. Из этих маниловских замыслов испанского короля не вышло ровно ничего, кроме смеха и срама — в отличие от проектов Екатерины II, которая переселяла в Россию трудолюбивых и аккуратных немецких крестьян и делала это довольно успешно. Быть может, ее память о немецкой родине помогала ей лучше понимать своих новых подданных. Испанский Бурбон хотел, как лучше, а получалось наперекосяк.