Говорящий с травами. Книга первая - [3]

Поужинав, они с отцом устроились спать. Дровишки сложили внутри, недалеко от печки. Ночью придется вставать, подбрасывать, иначе за ночь зимовье выстудится: – на улице все же апрель, ночами еще холодно. Серко устроился в ногах, а потом и вовсе перебрался под бок Матвейке, согревая его.

Утро началось с аромата чая. Матвейка открыл глаза и долго лежал под тулупом, глядя в потолок и вспоминая вчерашний день. И ликовал оттого, что впереди еще несколько дней в тайге и столько всего интересного ждет. А в зимовье витал запах каких-то трав, будил в душе предчувствие лета. Матвейка выскочил из зимовья и побежал на родник умыться. Ледяная ароматная вода взбодрила, он обмылся до пояса, отойдя чуть в сторонку – незачем поганить родничок. А ключ, к слову, был особенный – глубокий и очень холодный, он спрятался между корней старого кедра. И сам как будто пах кедром и хвоей…

Серко с любопытством наблюдал за Матвейкой, и тот не удержался, брызнул псу в морду водой. Серко зафыркал, смешно морща нос и крутя головой…

Матвейка бегом вернулся в зимовье. Серко бежал рядом, подпрыгивая и пытаясь, как в детстве, прихватить друга за руку, очень бережно. Вершковые клыки могли запросто перемолоть косточки…

Отец тем временем запарил чаек из ароматных трав, разломил краюху хлеба на три части – поменьше для Серко. И пояснил удивленному Матвейке:

– В тайге собака первый помощник. Сам голодай, а собаку накорми.

Матвейка пил душистый чаек и пытался угадать, из чего же он собран. Ярче всех угадывалась смородина – ее густой аромат ни с чем не перепутаешь. Были нотки слегка горчащего курильского чая – здесь его было очень много, и вся деревня заготавливала его на зиму. Мягкий обволакивающий иван-чай и чуть терпковатый брусничник… вроде все? Нет, еще еле угадывающиеся нотки лесной малины. Вот теперь точно все! Матвейка довольно щурился, отпивая из горячей кружки парящий чай – хорошо…

После завтрака засобирались в тайгу, за корьем для крыши. Отец взял с собой ружье и топор, и они пошли. Идти по тайге было легко и радостно. Всюду щебетали птицы, в верхушках сосен цокали белки, потревоженные людьми. Серко задирал голову и порыкивал на них, а белки в ответ роняли вниз шишки, норовя попасть по псу. Забавно было наблюдать, как они переругивались.

Отец вел Матвейку еле приметной тропой, петлявшей между мшистых в распадке сосен. Вокруг уже поднимались отроги хребта. Там, в распадке, много больших валежин. С них-то отец и будет снимать корье для крыши.

Дошли. Серко тут же умчался осматривать и обнюхивать окрестности. Отец походил немного, выбирая подходящую валежину. Остановился у почти нетронутой мхом старой пихты, лежавшей отдельно от прочих на залитой солнцем полянке. Там и тут стояли кандыки, тянули свои бутоны к солнцу, росла ковром черемша (они звали ее колбой). А в теньке, где еще лежал снег, стояли сморчки. Матвейка обрадовался – вечером будет вкусная жареха! Очень он любил жареную колбу со сморчками…

Отец тем временем подозвал его к себе:

– Вот смотри, Матвейка. Как думаешь, отчего я именно эту пихту выбрал?

– Ну-у-у… она без мха почти, так?

– Так. А еще?

Матвейка внимательно осмотрелся, пытаясь понять, чем еще эта пихта отличается от других валежин?

– Она на сухом месте лежит, как будто бы на пригорочке!

– Точно. Это значит, кора на ней не успела подгнить сверху и послужит дольше.

Отец встал над пихтой, расставив ноги, и аккуратными короткими ударами топора начал срубать мешающие сучья – позже они пойдут на растопку. Затем он принялся так же аккуратно рассекать кору вдоль ствола, от верхушки к комлю, сначала с одной стороны, потом с другой. Матвейка смотрел, как отец ловко управляется с топором, и страстно мечтал научиться так же. Словно услышав его, отец протянул ему топор:

– А ну, попробуй-ка. Видел, как я делаю? Вот так же давай.

Матвейка взял в руки топор – тяжелый, увесистый. Топорище выглажено ладонями отца и скользит в пока еще слабом Матвейкином хвате. Ну да ничего, это дело наживное. Пробовать было боязно – а вдруг соскользнет топор? А нога-то вон она. Матвейка встал над бревном, как отец, примерился… тюкнул. Удар вышел слабеньким. Матвейка засопел, сжал топор покрепче, размахнулся побольше и топор со звоном соскочил с пихты и воткнулся в землю. Он чуть не расплакался от досады. Как же так? У отца вон как ловко получается… Отец подошел, взял Матвейкины руки в свои, и принялись они вдвоем рубить. Он ощущал отцовские сильные руки с дубленой мозолистой кожей, и ему было спокойно. Отец убрал руки и отшагнул в сторону, а Матвейка так и продолжал ссекать корье. Затем отец забрал топор и стал рассекать кору поперек.

– Смотри, сын, и запоминай. Рассекать поперек кору надо обязательно еще на дереве, иначе потом просто покрошишь, если на земле будешь рубить. А так кора лежит привычно, не гуляет и не трескается вдоль.

Окорили пару пихт. Потом Матвейка набрал по-быстрому колбы и сморчков полную котомку, и они отправились в обратный путь, свистнув Серко. Отец связал корье веревкой и соорудил что-то вроде заплечного мешка, закрепив корье на спине. Странно было видеть отца, несущего на спине такую огромную охапку. Казалось, она вот-вот ткнет его носом в землю. Но отец шагал и шагал, весело насвистывая что-то под нос. В тайге он стал каким-то веселым и общительным, не таким, как дома.