Говорит Гитлер. Зверь из бездны - [9]

Антисемитизм наиболее извращенно выразился в еженедельной газете "Штюрмер", издававшейся Юлиусом Штрайхером, гауляйтером Франконии.

Травля евреев, проводившаяся национал-социалистическим "Боевым листком", часто сопровождалась порнографическим подтекстом, как, например, в печально известных "Историях о ритуальных убийствах". Печатались с продолжением и выходили отдельным изданием "Протоколы сионских мудрецов", содержанием которых был вымышленный еврейский план завоевания мирового господства — то, что "Протоколы" были явной фальшивкой, не мешало их распространению в органах антисемитской прессы."Я никогда не начну войны, не зная наверняка, что деморализованный противник сразу рухнет от одного гигантского удара. — В глазах Гитлера блеснула непреклонность, он начал кричать. — Если враг внутренне деморализован, если он стоит на пороге революции, если ему угрожают народные волнения — тогда время пришло. Один единственный удар уничтожит его. Авиационные налеты неслыханной массированности, внезапные атаки, террор, саботаж, покушения, убийства лидеров, удары превосходящими силами по всем слабым местам обороны противника, молниеносные, одновременные, без учета резервов и потерь — вот будущая война. Гигантский удар, сокрушающий все. Я не думаю о последствиях, я думаю только об одном.

Я не играю в войну. Я не позволю, чтобы "полководцы" командовали мною. Я САМ веду войну. Я САМ определяю момент, благоприятный для атаки. Такой момент бывает только раз. Я буду ждать его. С железной решимостью. И я не упущу его. Я приложу всю свою энергию, чтобы этот момент наступил. Вот моя задача. Если я добьюсь этого момента, я имею право посылать молодежь на смерть. Тогда я сберегу столько жизней, сколько можно сберечь.

Господа, мы хотим не играть в героев, а уничтожать противника. Генералы, несмотря на свои военные доктрины, хотят вести себя по-рыцарски. Они считают, что войны следует вести как средневековые турниры. Мне не нужны рыцари, мне нужны революции. Я положил учение о революции в основу моей политики".

Гитлер на мгновение прервался. "Ничто меня не испугает. Никакие так называемые нормы международного права, никакие договоры не удержат меня от того, чтобы использовать предоставившееся мне преимущество. Грядущая война будет неслыханно кровавой и жестокой. Но эта жесточайшая война, не делающая различия между военным и штатским, будет одновременно и самой милосердной, потому что она будет самой короткой. И вместе с полным применением всего нашего оружия мы ослабим противника психологической войной. Мы так же наверняка будем иметь революцию во Франции, как мы на этот раз НЕ БУДЕМ иметь ее в Германии. Будьте уверены. Я приду к французам как освободитель. Мы придем к маленьким людям среднего достатка как носители справедливого социального устройства и вечного мира. Ведь никто из этих людей не желает ни войны, ни великих подвигов. Но Я хочу войны. Мне годится любое средство. И мой девиз — не просто "не торговаться с врагами", а уничтожать их самыми откровенными средствами. Эту войну веду Я!"

2. ВЕЧЕР И УТРО НА ОБЕРЗАЛЬЦБЕРГЕ

Мы прибыли из Данцига: Форстер, Линсмайер и я. Было около полуночи, когда наш поезд пришел в Берхтесгаден. Гитлер прислал за нами автомобиль. Добрых двадцать минут мы взбирались наверх, пока не въехали на Оберзальцберг. Гитлер хотел принять нас еще ночью. Конечно, поездка оказалась весьма опасной.

Гитлер вышел нам навстречу. У него были гости — дамы.

Маленький, симпатичный, скромный дом. Гости сидели в небольшом зале, обставленном в баварском народном стиле и занимавшем всю ширину дома. У большой печки стояла простая полукруглая скамья. Висела клетка, в ней пищала испуганная птичка. Гесс поздоровался с нами. Нас представили дамам. Гитлер (хотя у него в доме никто не пил) предложил нам вишневый ликер. На высоте было довольно холодно. Жесткий горный воздух после жаркой летней дороги.

Тогда, в августе 1932, я видел Гитлера уже не в первый раз. К тому времени мне уже доводилось взглянуть в его знаменитые глаза. Но сейчас я впервые видел его в кругу близких ему людей. Хорошая мещанская компания на фоне гор и изысканно-крестьянского интерьера; такая обстановка часто встречалась до войны у средних слоев нашей буржуазии. Хлопчатобумажные занавески, так называемая крестьянская мебель — все какое-то мелкое, будто нарочно уменьшенное. Обрамление, едва ли соответствующее фигуре будущего освободителя Германии.

Как Гитлер воздействовал лично на меня? Этот вопрос мне задавали очень часто. Признаюсь, что чувства, которые он возбуждал во мне, были несколько двойственными. В этой обстановке великий народный оратор становился блеклым и невыразительным, как обычный немецкий мещанин. Все было очень симпатично, но ни один предмет не нес на себе отпечатка личности. Меня озадачило полночное общество перезрелых дам. Неужели ему действительно нужна религиозная преданность женщин, чтобы поддержать уверенность в себе?

В Гитлере нет ничего привлекательного. Сейчас это знает каждый. Но в то время еще была распространена легенда о его глубоких голубых глазах. На самом деле они не были ни глубокими, ни голубыми. Они глядели либо пристально, либо безразлично. Им не хватало блеска истинной одухотворенности. Акцент его глухого, чужеродного голоса неприятен для уроженцев Нижнего Рейна. Голос полнозвучный, но какой-то сдавленный, как будто заложен нос. Между тем, этот голос — пронзительный, гортанный, угрожающий, беснующийся — стал известен во всем мире. Он воплотил в себе боль этих лет. Многие годы его будут воспринимать как символ безумного времени, и никто не сможет понять, каким образом этот голос мог очаровывать людей.