Готовность номер один - [2]

После завтрака выходим на улицу, закуриваем. Теперь, когда в желудке чувствуется приятная горячая тяжесть, любой мороз нипочем. Голубые дымки тянутся к веткам деревьев, тают в сумрачной вышине. Наш комсорг эскадрильи Скороход заводит разговор о последних событиях, которые произошли в мире, пока мы спали. Скороход умница. Призвали его в армию вместе с нами, но он уже на целую голову выше всех нас: ефрейтор, командир отделения. И все-то он схватывает на лету, все-то он знает, даже завидно, честное слово. Наверно, у него зверская память.

На крыльце появляется старшина, напружинивает грудь перед тем, как объявить команду строиться, — окурки летят в урну, сделанную из железной бочки.

Сегодня день классных занятий. И мы опять, как в школе младших специалистов, которую недавно окончили, изучаем конструкцию и эксплуатацию самолета и двигателя, авиационное вооружение (а если точнее — ракеты), приборы и электрооборудование, радио- и радиолокационное оснащение перехватчика. А заодно повторяем электротехнику, метеорологию, аэродинамику и множество других специальных и общеобразовательных предметов.

И снова у нас те же заботы и волнения, что были в начале службы в этом полку, а потом в военной школе.

Сегодня к тому же суббота — короткий и потому приятный солдату день. Только бы дотянуть до обеда. Впрочем, это не трудно в четырех-то стенах, надежно укрывающих нас от холода. Это не на аэродроме и не часовым на посту.

Во время занятий наша жизнь мало чем отличается от жизни обыкновенных школяров или, скажем, студентов.

Сначала с нами занимается старший инженер полка Цветаев. Он рассказывает об автоматике. На новом самолете полно автоматов. Пальцев на руках не хватит, чтобы перечислить их все.

Взять хотя бы современный электронный автопилот. Только вдуматься в это: он позволяет управлять самолетом, даже не касаясь ручки. Летчик нажимает одну маленькую кнопочку, и самолет сам выходит в горизонтальный полет — независимо от того, как он летел перед этим.

Сплошь и рядом автоматы дублированы. Некоторые дважды, а кое-какие даже трижды. Это для гарантии.

Слушая инженера, расхаживающего по классу с заложенными за спину руками, я думаю о том, как удивились бы создатели первых летательных аппаратов Можайский, Лилиенталь, братья Райт, если бы увидели современный самолет. Говорю об этом соседу.

— Отстань, — отмахивается он, весь превратившись в слух.

Чудак-человек. Разве нельзя и слушать и обмениваться мнениями. Потом мне приходит мысль, что инженер, должно быть, уравновешенный человек, потому, наверно, и выглядит моложе своих лет. И еще я думаю о том, что у него приятный голос. Тенор. Интересно, есть у инженера слух или нет. Может, из него мог бы получиться хороший певец. И я уже представляю Цветаева на сцене театра. Это у меня с детства такая привычка — придумывать человеку биографию и окружение. Смешно, конечно.

Вдруг неожиданно кто-то начинает подозрительно сопеть. Чаще других этим грешит наш оружейник Александр Бордюжа — не по годам грузный человек с широким мясистым лицом. Между собой мы зовем его Сан Санычем или дядюшкой Саней. Его хоть совсем в теплую комнату не пускай после мороза. Сейчас же заземлится. И не может, бедняга, без храпа.

Наш старшина в таких случаях тотчас оглядывает всех строго и тихо, чтобы не разбудить уснувшего, предупреждает:

— Встают только те, кто спит. И громко кричит:

— Гр-руппа, встать!

Задремавшие испуганно вскакивают с мест, таращат сонные глаза.

Все, конечно, смеются.

Туз берет провинившихся на заметку. Вечером, когда все уснут, им придется убирать помещение и мыть полы.

На сегодняшних занятиях старшины нет, и это спасает солдата.

Дядюшку Саню пришлось толкать в бок. Инженер качает головой.

— Надо держать себя в руках, — говорит он мягко, словно извиняется. — Иначе будет очень трудно.

Это, конечно, правильно. Теперь армия стала совершенно иной.

Ныне каждому школьнику известно, что по небу не летают самолеты-этажерки из фанеры и полотна…

Два часа дня — конец занятий. В оставшееся до обеда время солдаты толкутся возле турника и брусьев в центральном проходе казармы. Здесь верховодит Скороход. С виду он, между прочим, не очень складный: низковатый, скуластый, с непропорционально длинными руками. Но стоит ему сбросить рубашку, и невольно залюбуешься его крепким мускулистым телом. У него развернутые плечи и грудь, как колокол. Ударь в нее — и она зазвенит.

Раздевшись по пояс, Скороход показывает, как делать «склепку». Это у него здорово получается. Секунда — и на перекладине. Будто ванька-встанька. А я лишь недавно научился ноги задирать на турник.

— У тебя не брюшной пресс, а овсяный кисель, — говорит Скороход, хлопая меня по животу. — Но дело поправимое. Элементарно. Только нужно не щадить себя.

Не щадить себя — это любимое выражение командира отделения.

По требованию Скорохода я опять сажусь на пол и откидываюсь на спину, а потом снова занимаю первоначальное положение. И так несколько раз, пока не появляется резь в животе. Скороход в это время держит меня за ноги, вцепившись пальцами в икры. Наверно, в капкане я чувствовал бы себя лучше, чем в его руках. Не руки, а клещи у ефрейтора Скорохода.