Готикана - [89]

— Черт, — Итан оглядел зал, его глаза за золотой маской расширились. — Это какое-то грандиозное дерьмо.

Да.

Это было огромное открытое пространство с рядом арочных окон на противоположной стене с видом на лес, озеро и горы. Самая большая люстра, которую она когда-либо видела, по меньшей мере с двумя сотнями свечей, свисала с высокого потолка, деревянные плиты и толстые колонны поддерживали вес крыши в архитектурном чуде. Огненные факелы торчали из каждой колонны, из железных подставок, которые выглядели такими древними, что она не удивилась бы, если бы им было сотни лет.

Оглядевшись вокруг, Корвина снова поняла, что это наследие ее возлюбленного, что его предки те, кто создал все это. Еще несколько недель назад она почувствовала бы себя крошечной. Ее наследие — проблемы с психикой и, возможно, трудное будущее. Ей нечего ему дать.

Но она изменилась. Ее взгляды изменились. У нее не было ничего, что она могла бы дать ему, кроме себя, и он, казалось, больше ничего не желал. Мужчина, у которого было все материальное и ничего эмоционального, хотел, чтобы у нее не было ничего материального и все эмоциональное. Они были странными, но идеально подходили друг другу.

Пианино, то, что из Хранилища, на котором она много раз лежала раскрытая, занимал один угол комнаты, сверху.

Но его нигде не было видно.

Несколько музыкантов, кроме пианистов, играли на скрипках, и люди начали собираться в зале, разбившись на пары для танца.

Корвина обвела взглядом помещение и людей в масках, задержавшись на мужчинах, пытаясь найти его. Ее глаза осмотрели территорию раз, другой, и на третьем круге она остановилась на мужчине, стоящем в нише у окна, одетом в черный плащ поверх черного одеяния, с бокалом в руке, наблюдающем за ней.

Из всех вещей на нем была маска ворона.

Один единственный с длинным кривым черным клювом, дырками для глаз и высоким лбом, закрывающим голову.

Корвина усмехнулась.

— Увидимся через некоторое время, ребята, — сказала она своим друзьям, пробираясь сквозь толпу к одиноко стоящему мужчине, зная, что никто его не узнает.

Она остановилась перед ним, широкая улыбка растянула ее губы.

— Слишком большой акцент на носе, не думаешь? Буквально, — она указала на его маску.

Он наклонил голову в движении, которое было так ему свойственно.

— Я хотел оставить тебе хлебные крошки.

Корвина подошла немного ближе, взяв его за свободную руку.

— Я скучала по тебе.

Он наклонился, намеренно коснувшись ее губ клювом своей маски.

— И я скучал по тебе. Но слышал от мельницы слухов, что ты тайно встречалась с Аяксом. Стоит ли мне волноваться?

Корвина усмехнулась.

— Ох да. За ту неделю, что мы не виделись, мне пришлось уладить кое-что.

Его пальцы скользнули по ее руке.

— Это действительно было бы улаживанием. Ты сказала ему, что я твоя гора?

У нее перехватило дыхание от глубокого грохота его слов, его серебристые глаза за маской потеплели.

— Он тебе сказал?

— Да, — Вад подошел ближе, склонив голову набок, чтобы клюв не касался ее, как его губы. — И эта гора расколется прежде, чем что-нибудь случится с твоим замком. Помни об этом.

Корвина качнулась к нему, желая его вкуса, ощущая его губы так близко, но так далеко.

— Сегодня ночью накал остроты будет быстрым. Не позволяй никому прикасаться к тебе, — прошептал он ей на ухо, от его слов по ее телу пробежала восхитительная дрожь. — А теперь иди к своим друзьям. Должно быть, им интересно, чем ты занята.

Ей не хотелось покидать его, но пришлось, и она вернулась к своим друзьям.

— Куда ты уходила? — спросила Джейд.

Вад пересек зал.

Корвина пожала плечами, наблюдая, как он подошел к пианино в углу. Откинув плащ за спину, он сел на скамью с большей грацией, на которую было способно его большое тело. Скрипачи позади него замолчали, и комната замерла, когда музыка прекратилась, все обернулись, чтобы посмотреть, что происходит.

И он начал играть.

Корвина прислонилась к стене, чтобы не упасть, держа в руке бокал с напитком, ее сердце учащенно забилось, когда до нее начала доноситься мелодия. Должно быть, это была известная композиция, потому что скрипачи подхватили ее, играя симфонию. Ее глаза не отрывались от мужчины, которого она любила, наблюдая, как его пальцы танцуют по клавишам таким знакомым образом. Его глаза были закрыты, тело изогнуто, поза посвящена музыке.

Он разложил ее на пианино и попробовал на вкус в первый раз. Довёл ее до пика на пианино и трахнул в тишине Хранилища, когда люди находились прямо на лестничной площадке в коридоре. Он позволил ей встать на колени между его ног, пока он играл, в гонке между его пальцами и ее ртом, и она выиграла.

Это пианино хранило так много общих воспоминаний и секретов о них двоих, и, когда он играл на нем, Корвина чувствовала, как все ее тело даёт реакцию. Он всегда существовал между черным и белым, когда играл, и теперь он привел ее в это пространство с собой, больше не одинокий в своем существовании.

Одна песня перетекала в другую, мелодии менялись, усиливались по мере того, как люди танцевали, смотрели, пили, и ночь становилась немного более дикой. Корвина сидела в углу со своей выпивкой, пока ее друзья танцевали, наблюдая за ним с такой гордостью, переполнявшей ее грудь, гордостью за то, что этот мужчина принадлежал ей так же, как и она ему.