Готикана - [58]

— А ты, маленькая ворона? — спросил он у ее плоти. — Что насчет тебя?

Она сглотнула, зная, что ее признание может все изменить.

— Я тоже слышу голоса. Всегда был, один конкретный голос. По иронии судьбы, именно он рассказал мне о том, что мама нуждается в помощи.

— Он? — в его голосе прозвучало любопытство.

— Мо, — сказала она ему.

— Ах, — усмехнулся он. — Не знаю, испытываю ли я облегчение или нет, что это был голос, а не мужчина в твоей голове, когда я трахал тебя.

Ее глаза обратились к красивой люстре из металла и стекла, когда его пальцы отодвинули ее трусики в сторону.

— Итак, ты слышишь голоса.

— Раньше я слышала только Мо, — поправила она. — Может, еще один или два. Я поступила в Институт, когда маму забрали на обследование. Просто знать, быть в курсе, понимаешь?

— И?

— Отрицательно, — сообщила она ему, когда его палец начал обводить ее нижние губы, заставляя ее сжаться. — Врачи сказали мне, что у меня нет никаких симптомов, и в основном списали это на мой подсознательный способ справиться с отсутствующим отцом в одиноком доме. Но тогда я была слишком мала, чтобы показывать знаки должным образом, поэтому они сказали мне следить за вещами.

— Были и другие признаки? — спросил он, его слова согрели ее изнутри.

Корвине потребовалась целая секунда, чтобы сосредоточиться на его словах и сдержать дрожь во всем теле.

— С тех пор как я приехала в Веренмор, ситуация обострилась. Я начала слышать больше голосов, видеть вещи, — сказала она ему, страх перед ее воспоминаниями с зеркалом и удовольствие от его рта в настоящем, трахающего ее разум. — Раньше такого никогда не случалось.

— Как думаешь, это твой разум или это место? — он озвучил единственный вопрос, с которым она боролась в течение нескольких месяцев.

— Я действительно не имею понятия, — пробормотала она, ее руки нашли край пианино и крепко сжались, когда его язык скользнул по ней. — Какая-то часть меня хочет верить, что это Веренмор, что то, что я испытываю, является чем-то внешним. Но я не знаю, как это что-то улучшает, потому что я продолжаю слышать голоса и вижу вещи. Независимо от того, внутреннее это или внешнее, это означает, что я не в порядке.

— Вполне может быть, что это место, — проговорил он, прижимаясь к ее плоти. — В этом мире слишком много вещей без какого-либо рационального объяснения, вещей, которые происходят без логики. Я бы пока не стал открещиваться от этого.

Ее грудь вздымалась, когда он снова провел по ней языком с последним словом. Одна ее рука запуталась в его волосах, когда он оторвал ее бедра от края, наклонив их в воздухе и повернув так, как он хотел, направляя, как он хотел. Он больше не задавал ей вопросов, его язык погрузился глубоко в нее, прежде чем выйти, и найти ее клитор, обводя его с мастерством, которое, как она знала, было одарено и отшлифовано с течением времени.

Она вцепилась в его волосы, крутя их в пальцах, в то время как ее бедра извивались сами по себе, один из его пальцев проник в нее, в то время как его рот сеял хаос в другом месте. Ее соски напряглись, ничем не стесненные под свитером, рот открылся в судорожном вздохе, когда он ввел в нее палец, найдя место настолько глубокое, что волны интенсивного удовольствия прокатились по ее телу, омрачая разум, ее сердце колотилось о ребра с каждым ударом.

— О боже, о боже, о боже, — повторяла она, пока ее тело сотрясалось, пятки упирались в воздух, пытаясь найти какую-то опору, какой-то якорь, чтобы она не утонула.

Он крепко держал ее, позволяя плыть на волне удовольствия с распутством, на которое она считала себя неспособной до этого момента, его рот медленно уменьшал интенсивность его чувственного нападения, опуская ее на пианино.

Корвина бессмысленно моргала, глядя в потолок, ее ноги обмякли, руки лежали на пианино, грудь тяжело вздымалась в больших глотках воздуха. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что он поправляет ее трусики, подтягивая чулки вверх и юбку вниз. Она приподнялась на локтях, наблюдая, как он медленно встал и наклонился над ней, положив руки на пианино рядом с ней, его волосы растрепались от ее пальцев, губы блестели от ее соков.

Ее охватил трепет, когда она увидела, как он так расстроен ею, увидела, как треснул холодный фасад и обнажился неукротимый мужчина внутри.

Он наклонился к ней, целуя так тщательно, что ее внутренности снова сжались, вкус ее самой на его губах был чем-то настолько запретным, что вызвал восхитительную дрожь по ее коже. Его правая рука обхватила ее грудь, не столько с намерением, сколько с чувством собственности, когда он слегка отстранился, его серебристый взгляд расплавился на ней.

— Это происходит, маленькая ворона, — тихо прошептал он ей в губы, сжимая пальцами ее сосок. — Я больше не буду это отрицать. Ты преследовала меня достаточно долго. И мне все равно, преследуют ли тебя силы, недоступные твоему пониманию, или все это у тебя в голове, теперь ты моя. До тех пор, пока не наступит это безумие.

Ее челюсть задрожала, когда она посмотрела на него горящими глазами.

— До тех пор, пока будет продолжаться это безумие.

— Хорошо, — он еще раз поцеловал ее. — А теперь иди наверх на ужин, пока твои друзья не подумали, что ты пропала. Я договорюсь о завтрашнем звонке твоему врачу.