Готика - [9]

— В наше последнее посещение салона мадам де Стайль одна леди упала в обморок при виде лорда, — сказал Полидори. — Конечно, она сочла нужным сделать это на прогулке. Нужно заметить, что любопытство быстро привело ее в себя.

Шелли и я улыбнулись.

— Они питаются скандалами как пиявки кровью, — горько сказал Байрон.

— Чего же ты ждешь? — сказала Клер, — твоя репутация такова, что придется смириться с этим.

Я обнаружила, что пока смотрела в сторону. Полидори наполнил мой бокал настойкой.

— В Женеве жители запирают дочерей после наступления темноты, чтобы те ненароком не повстречали на улице этих англичан!

— Это свойство женевцев, — сказал Байрон.

Клер вспыхнула:

— Я швейцарка, несносный!

— Именно. Швейцария — это страна проклятых эгоистичных негодяев, которая случайно находится в самом романтическом месте на Земле. Я никогда не терпел местных жителей и еще меньше их английских гостей. Я не знаю ничего, кроме Ада, что я бы желал разделить с ними.

Шелли возвратился к столу.

— Только в Англии англичане еще более несносны.

— Именно поэтому я здесь. Поэт в заключении.

— Высланный лорд.

— Беглец.

Я засмеялась:

— Беглец? От чего?

Они замолчали.

Байрон обернулся и посмотрел на меня.

Его холодные глаза осуждали меня. Я вторгалась в глубоко личную и изящную игру, в словесной теннис между ним и Шелли. Я посмела нарушить интим их беседы. Моя глупость превзошла все ожидания. Я пыталась продемонстрировать свой ум и потерпела крах. Самое ужасное, по своему невежеству я совсем расстроила разговор.

Байрон приподнял бокал и посмотрел на меня сквозь призму кроваво-красной жидкости.

— От фантазии, — произнес он шепотом. — И от фактов.

Я почувствовала, как моя шея покрывается гусиной кожей. От какой фантазии и каких фактов? Не прятался ли он в этой фантазии от ужасных фактов, происходивших вокруг него? В Лондоне ходили злые слухи. О его пристрастиях, да о таких, что даже шлюхи говорили о них шепотом. Он был героем будуара. Злые языки поговаривали, что он превзошел Казанову и Дон Жуана. Его непристойности и адюльтер стали легендарными. Похождения, приписываемые ему его доброжелателями были бесконечны. Он был национальным грешником. Он был ужасным козлом отпущения респектабельной Англии, которого она обвиняла во всех явных и тайных грехах. Но где кончались сплетни и начиналась правда? Он уехал на Континент под предлогом расставания с женой. Но что было официальным предлогом? То, что он ненавидел жену, было известно всем. То, что он оскорбил и унизил ее, все подозревали. Но как оскорбил и унизил? Для старой девы поцелуй будет оскорблением. А для человека, чья норма скорее аномальна? Шептали, что это было нечто отвратительное и ненормальное. Но в наше-то время, когда каждый порок и грех, равно как и преступление понимаемы, если не прощаемы, что может быть таким отвратительным, что заставляет человека покидать все, что он любит или не любит, обрекая себя на добровольную ссылку? Какое деяние? Если даже на холодном книжном языке адвокатов оно непроизносимо!

— Как! Скажи правду, Элб! — закричала Клер. Глаза ее заблестели от порочного возбуждения. — Он Сатана! Давай, покажи им свое раздвоенное копыто!

С воем она бросилась под стол, схватила Байрона за искалеченную ногу, обутую в специальный ботинок, и принялась развязывать шнурки. Байрон прежде нас понял, что происходит. Он инстинктивно двинул ногой и попал ей прямо в челюсть. Я вскрикнула и вскочила с места. От удара Клер упала на ковер и ударилась головой о металлические перила. Раздался короткий глухой звук.

Я хотела помочь ей, но Шелли удержал меня, усадив назад на стул. Когда Клер пришла в себя, часто-часто моргая, подле нее уже был Байрон. Он схватил ее за роскошные волосы, намотав их на руку, и привлек ее лицо, обезображенное страхом, к огню камина. Она стонала, плевалась и выкрикивала ругательства, на что он лишь приближал ее к лижущим язычкам пламени еще сильнее. Жара была невыносима, ее брови и ресницы опалились, кожа покраснела. Она пыталась вырваться, но хватка ее мучителя была мертвой.

— Никогда больше не делай этого, сука! Никогда!

— Ты не напугаешь меня! — закричала она, всхлипывая, словно слезы испарялись на ее щеках.

— Разве?

— Нет!

Байрон внезапно оттащил Клер от камина.

— Разве нет?

— Нет!

Байрон улыбнулся и взял ее по-детски плачущее лицо ладонями.

— Разве!

Она тихо опустилась на пол, как будто загипнотизированная его голубыми, почти серебряными глазами. Он приблизился к ней и поцеловал ее. Она пыталась сопротивляться его поцелую, но он крепко прижал ее к себе. У него не было никакого намерения отпускать ее. Это был страх и привязанность, наслаждение и боль, это была его страсть. Она делала попытки ускользнуть от его страстных губ, но в конце концов сдалась. Все ее тело расслабилось, ее тело принадлежало ему.

— Если ты хочешь напугать нас, то сначала ты должен поймать нас! Мэри, побежали!

Она бросилась к двери. Пробегая мимо, Клер схватила меня за запястье. Я поняла, что она задумала, но у меня не было настроения для этого.

— О, нет, — я попыталась сопротивляться.

— О, да! — завопил Шелли, догоняя нас. Мы побежали в просторный коридор.